Диалог CMXC
— Ты станешь попаданцем! Как это не парадоксально, но ты приобретёшь славу, если отступишь от историзма и начнёшь импровизировать.
— Йпта! Переделать что ли цифры Госплана? Советский Союз не распадётся. Германия объединится в пацифистское государство, а Саддам умрёт от пневмонии в 1968.
— А главное придумать, как он этой пневмонией заразился-то… при такой широте, нелёгкое это дело. Да это-то как раз очевидно. Бацилла пневмонии была сброшена на территорию Ирака в специальных ампулах, и доставлена курдами в Багдад.
— Ты хочешь сказать, что Мостовщиков уедет в Ирак на гражданскую войну? Встретится там и подружится с Пересом-Ревертой, и тот вставит его в роман «Звон колокольчика»? А потом Мостовщикова расстреляют на Лубянке?
Диалог CMXCI
— Шрам на теле долговечнее обручального кольца или нательного креста — их можно потерять, а шрам остаётся. Со шрамами — множество историй: я как-то удивлён, что не наблюдаю какой-нибудь книги «История шрамов» или «Семантика шрамирования». Очень странно их разглядывать — вот след детской игры, а вот дурацкий случай на стройке. А вот ты порезался, тонкая бела полоса перечеркнула ладонь, а двух свидетелей этого уже нет в живых. Или вот ещё один шрам — две жены назад.
— Есть такая косметическая операция — иссечение шрама. После пары жен можно применить.
— О, мой первый муж вычертил себе на руке мои инициалы, крупно так. Кажется, не свёл.
— Да, это немного ограничивает в выборе партнёров — но можно приспособиться, да.
— Чем же ограничивает, и кого?
— Ну, уж как написал М.М., так и приходится ограничиваться Маринами Мнишек и Мариями Медичи.
— Хуже, там и имя. Насчет ограничений, практика показывает, что женщин с иными инициалами это только раззадоривает (мазохистически, конечно). Стараются доказать, что они лучше, чем та, чьи инициалы.
— Ну и что же, что имя? Например «Катя» можно переделать в «Катя валы, бушует океан страстей».
— А фамилию? Даже страшно подумать, как бы вы выворачивались в таком варианте.
— Я-то на счёт раз!
— Поручик, молчать!
— Ну так в чём проблема? Таких, как я, конечно, не сыщешь, но есть много недопёсков.
— Это вы к чему? Недопески, да, бывают обворожительные.
Диалог CMXCII
— Не понимаю, что это за кресло-кровать, «на котором все залетают». То есть барышни залетают — это ясно. А мужчины?
— В Советской Армии было понятие «залётчик». Это офицер, которого поймали на пьянке или прочем распиздяйстве. Впрочем, всё может быть. Но кресло я бы помыл. На всякий случай.
Диалог CMXCIII
— Всегда важно место. Когда дома сидишь, в раскрытое окно куришь — это Дар Богов. А на лестнице это унизительно. В присутствии нельзя, а на крыльце перед присутствием пошло. Оттого хожу и на службу, и на лекции пешком. Курю.
— Да и пить тоже сложно со вкусом, как Гроссман пил. А Гроссман пил в Армении, с видом на горы из окна.
— А пошли с утра пить на пленер! Чисто, с целью, чтоб хорошо и правильно.
— Холодно.
— Во-первых, там, на пленере совершенно гениальное тёплое солнце. Во-вторых, мы ж не по лимонаду с сельтерской.
— Это не наш метод. Что ж, пить стоя?
— Пить стоя можно только у парапета Яузы. Рядом с бывшей мастерской писателя и художника Коваля, а теперь только русский хуй знает рядом с чем.
— А что? Ваша мысль о парапете Яузы кажется мне вполне достойной претворения. Пивали мы на парапетах Яузы.
Диалог CMXCIV
— У кого хороший стол, у того хороший стул. Я первый сформулировал?
— Каковы корма, такова и корма. Это карма.
Диалог CMXCV
— Жаль, что ваш автоответчик не делится новостями с хозяйкой: «Здравствуй, дорогой автоответчик», — говорю я обычно ему. — «Как ты думаешь, не позвать ли мне твою хозяйку опять в гости? То есть, я понимаю, что уже тебе надоел, но ведь мы столько времени знакомы? Нет, автоответчик, я звоню просто так, и не буду дублировать эту надпись на другом языке — хотя ты мне всегда напоминаешь, что знаешь по-иностранному. Спасибо».
— Ничего себе! Просто позовите меня.
Диалог CMXCVI
— Ну, как учил нас писатель Дивов — шедевров не будет. Правда, я не помню, почему не будет — то ли моховиков не завезут, то ли всех просто отпиздят.