Диалог XX
— Знаете ведь — каков у меня приход?..
— А вы разве поп?
— Сам себе поп, сам и приход. У меня самообслуживание. Оттого и селёдки в винном соусе, как оказалось, у меня больше нет.
— Фу, в винном… Надо в горчичном. Берёте столовую ложку горчицы, уксус, сахар, раст. масло и заливаете. И будете сам себе индульгатор. Или индульгенщик? Или индульгенионист?
Диалог XXI
— Вы продолжаете говорить загадками и глумиться надо мной своей учёностью.
— Если бы я говорил загадками, то был бы сфинксом. Будь я сфинксом, у меня был бы отбит нос. Нос на месте (я справился), значит, я не говорю загадками.
— Ну… Все эти пункты — дело поправимое.
Диалог XXII
— У толстого есть потенциал, у худого его нет. Толстяк изначально в более выгодном положении — ему похудеть куда легче, нежели худому потолстеть. В русле поста толстяк — плут-неудачник, в отличие от локиобразного вёрткого худого. В силу того, что толстяк визуально — типичный square, худой на его фоне — как минимум esquaire.
— Ex-square.
— Так и то — хлеб. Извините, баранки. Переехал бы Достоевский в Москву, подружился с Островским — всё пошло бы иначе. Стали бы они писать, как Ильф и Петров, Маркс и Энгельс, Болик и Лёлик.
— И не читали бы его экзальтированные журналистки из девятнадцатого века, не делали бы таких металлосодержащих выводов, и не над чем нам было бы стебаться.
— Нет, просто Достоевский не догадывался, что баранки можно есть не только утром, но и вечером. Или экономил. А был бы мудрее, то ел бы баранки три раза в день, стал бы каким-нибудь зеркалом — не обязательно революции. Прожил бы дольше. В Астапово съездил бы — и вернулся жив-здоров.
— Тогда он писал бы про баранки и радости купечества, а не тяготы разночинцев.
— А вы их знаете, да?
Диалог XXIII
— Мне не жалко. Мне вообще жизнь не мила. Сварю борщ напоследок — и в путь.
— Это есть наш последний и решительный борщ. Потом расскажете, как он.
— Так вот, значит? И слезы не пророните. Ладно.
— Роняю! Роняю! Ещё две!
— Поздно. Тем более, я тут прокатился по улице, полетел вверх тормашками, а потом ударил в грязь лицом. Решил пока отложить поход за свёклой.
— «Поход за свёклой» — это Вы так невежливо о светских львицах, к которым отправляетесь?
Диалог XXIV
— Во-первых, попросите гуру вынуть всё из чакры. Чакра должна проветриваться правильным образом, в сочетании Четырёх ветров, а посторонние предметы этому мешают.
Во-вторых, всмотритесь в коней, а потом всмотритесь в лошадей — почувствуйте, к кому вас влечёт больше. Если первое преобладает — в вас говорит императорская царственность, если второе — у вас комплекс наездницы. И прислушайтесь к животу, умоляю вас!
— Следую вашим советам, дорогой доктор Березин! Проветриваю чакры, всматриваюсь в коней. У меня уже прошли: туляремия, профессиональная тугоухость, периартрит плечелопаточный, нанофиетоз, надпочечниковая недостаточность, хордома и ревматизм. В стадии ремиссии холера, бешенство и амёбиоз.
— Скажите, чувствуете ли вы тепло внизу живота? Тепло внизу живота? Это очень важно!
— Дорогой доктор Березин! Коней я тоже не боюсь! Совсем! А тепла внизу живота я не чувствую, потому что чакра муладхара у меня намертво запечатана моим гуру.
— Кстати, у меня ещё комплекс Электры есть!
— В острых формах? Может, его лучше обсудим, а? (с надеждой)
— Электры?.. Помню-помню. Вас всюду бьёт электричеством — орест и окрест. Точно-точно. А перед грозой на плечах и голове у вас вспыхивают Огни Святого Теслы? Так это всё от статичности зарядов!
— Доктор, вы все правильно говорите про электричество! И про Огни (они, правда, вспыхивают не на голове, а в голове). Только ещё я хотела бы знать, почему я совершенно не боюсь лошадей?
— Вы имеете в виду коней или лошадей?
Диалог XXV
— Я бы так до пенсии стригся. Каждый день.
— Волосьев не хватит каждый день стричься.
— Можно экономить. Потом — бриться. Много чего можно придумать.
Диалог XXVI
— Гражданин! Вы — кто? Оживший лирический герой?
— Я твой ночной кошмар, девочка!
Диалог XXVII
— Для вас найден пряник.
— Неужели печатный? И без кнута в нагрузку?
— Печатный-печатный. Выдержанный. С рекомендациями лучших собаководов.