Можно придумать много других факторов. Например, мы серьёзным образом изменяем среду своего существования. Так получилось, что сейчас время, характерное изменению среды существования, составляет десятки лет. А время биологической подстройки под это среду гораздо больше. И человек, может быть, биологически просто не успевает приспособиться к тем изменениям, которые происходят. Скажем, у вас заболела голова, вы приняли какое-то лекарство, но отдалённые последствия этого лекарства совершенно неизвестны.
Я читал как-то сборник трудов учёных и философов последних двух с половиной тысяч лет, там были даны даты их рождения и смерти. Я решил посмотреть, как изменялась продолжительность жизни этих людей – более-менее хорошо задокументированных, начиная от Соломона и далее на протяжении двух с половиной тысяч лет, и оказалось, что время жизни не уменьшается. Можно грешить на историков. Но, во всяком случае, за две с половиной тысячи лет время жизни изменилось не очень сильно, человек, как биологическое существо, сильно не изменился. То есть адаптационные возможности – это угроза.
В.Л. Вы ведёте к тому, что я это называю «Золотым веком», может быть, в кавычках. Впервые за всю историю цивилизации, даже за всю историю просто существования человека, возникла такая ситуация, когда характерное время жизни отдельного человека стало сопоставимо с характерным временем развития цивилизации. Я люблю говорить, что ваша прабабка пользовалась кабриолетом для того, чтобы добраться куда-то, ваш отец уже летал на самолёте, ваш современник уже мог вылететь в космос и так далее. Это удивительная и поразительная вещь, которая должна очень насторожить. Впервые за многие тысячи, а может быть, и сотни тысяч лет истории человечества, мы попали в фазу, когда внешние изменения стали сравнимы. Это некая точка бифуркации или что-то такое. Предсказать, куда приведёт траектория через тысячи лет, чрезвычайно трудно. Но мне кажется – совершенно ясно, что грядут абсолютно кардинальные изменения, абсолютно кардинальные.
А.Г. И, судя по тому, что мы никого не видим и не слышим, изменения эти…
В.Л. Да, изменения заканчиваются каким-то странным образом. Цивилизация меняет своё лицо очень странным образом.
А.Г. Или исчезает.
А.Т. Или исчезает. И я хотел бы продолжить эту идею, вернувшись к тому, как я пытался найти наиболее общую формулировку возможной причины того, что условно назовём общепринятым понятием «конца света».
В качестве самой общей причины я нашёл то, что можно сформулировать следующим образом. Развитие человечества ведёт к тому, что человечество становится единым – так называемая идея глобализации. В неё, правда, вкладывается много другого смысла. Но сейчас для нас важно то, что человечество становится единым. Если мы посмотрим теперь на живую природу, на дарвинские законы, которым она подчиняется, согласно которым она развивается, то мы увидим, что в процессе создания человека – высшего творения – природа использовала механизм естественного отбора. Она безжалостно отбраковывала все те виды, которые не выдерживали либо конкурентной борьбы со своим окружением, либо оказались не приспособлены к окружающей среде. Человечество, став единым (а единство, как мы видим, в силу условий современных, просто неизбежно) лишается возможности отбора. Поэтому любая…
В.Л. Нет соревнования систем, нет соревнования идей. Глобальный мир – он однороден. Он прекрасен, он как рай коммунистический…
А.Т. Но он не живой.
А.Г. Я не был бы таким оптимистом насчёт грядущей глобализации…
В.Л. Он как раз не оптимист!
А.Г. …поскольку есть теория «золотого миллиарда», и как раз мне кажется, что на этих социальных расслоениях конкурентная борьба ой как повышается.
В.Л. Правильно, я согласен. Но это не тот мир, о котором пытается сказать Александр Васильевич.
А.Г. Здесь вместо естественного отбора вводится искусственный. И этот искусственный отбор – достаточно жёсткий. Другое дело, по каким критериям он проходит, насколько они сопоставимы с природными.
А.Т. Я всё-таки возвращаюсь к идее глобализации. Я уже оговорился, что воспринимаю её не в политическом плане, а в плане культурном. В плане стиля жизни: все мы смотрим одно и то же телевидение, пользуемся одними и теми же лекарствами, летаем одними и теми же самолётами.
Вот последний пример – аномальная пневмония в Китае показала, как быстро это распространилось по свету, буквально за несколько дней. И это единство делает развитие цивилизации опасным и неустойчивым. Любая ошибка, внесённая в эту систему, становится неисправимой. Поэтому я думаю, что единство цивилизаций – наибольшая угроза, которая таится в её развитии. И теперь, когда мы осознали это, мне кажется, перед человечеством впервые возникает настолько глобальная проблема: что же теперь делать? Эта проблема касается буквально всех наук, начиная от биологии и физики. Да и история весьма может быть полезна, но не та насквозь идеологизированная история, которой мы обычно пользуемся. Мы помним, как менялись оценки событий на протяжении последних десятков лет прямо противоположным образом. Всё это теперь должно быть подвергнуто анализу и, вообще говоря, здесь мы находимся не в чистом поле.
А здесь самое время сказать о том, что есть так называемые проблемы SETI. В своё время было проведено несколько советско-американских совещаний по этой теме, я был участником одного из этих совещаний. В этих совещаниях принимали участие такие люди как академики Шкловский, Кардашев, Котельников, Амбарцумян, многие другие люди. И эти проблемы активно обсуждались. Они, правда, обсуждали сам проект SETI – что расшифровывается как «поиск внеземных цивилизаций», а я бы немножко этот вопрос переформулировал.
Сейчас речь идёт не о поиске внеземных цивилизаций, хотя на него тратятся большие средства. Я недавно прочитал, что американцы ежегодно тратят примерно 50 миллионов долларов на построение новых инструментов по проведению соответствующих поисковых наблюдений. Там изучается химия и прослушиваются ближайшие звёзды. Но проблема стоит более широко, не обнаружив внеземные цивилизации, мы должны задуматься о судьбе собственной цивилизации. Что мы можем сделать для этого? Тут фактически речь идёт вот о чём. Каждый из нас знает, что мы смертны. И вопрос лишь только в том, что здоровым образом жизни можно жизнь продлить.
В.Л. У вас сок есть, Александр Васильевич.
А.Г. Я вижу, что вы всё-таки пессимистичны.
В.Л. Будет ли у нас оптимистическое какое-то зерно?
А.Г. У меня есть вопрос. Мне кажется, что те предложения, намёк на которые я услышал от вас – использовать науку, достижения цивилизации, её технологии в разрешении этой проблемы – вероятно, мы не первые, кто до этого додумался. Но великое молчание или отсутствие космических чудес доказывает, скорее всего, что этот путь или любой другой путь, который выберет цивилизация, добравшись до состояния этого муравейника, в котором любое событие, будь оно положительным или отрицательным для популяции, распространяется практически мгновенно, так вот, любой путь обойти это положение не может. Может быть, дело в отказе от цивилизационного развития? Может быть, дело в возрождении других отношений – в откате назад?
В.Л. Это, конечно, вопрос. Александр Васильевич указал на одну из причин – это возможный отказ от конкурентности и многополюсности не в политическом смысле, а в смысле эволюционного развития. У меня-то как-то лет 15 назад промелькнула другая идея. Она немножко философская и немножко крайняя, и это идея, принадлежащая учёному. То есть, кто чем занимается, тот то и защищает. Для чего разум возник? И, собственно, что отличает человека от любого другого животного – стремление познать. Сейчас основную функцию разума – познать окружающий мир – выполняет наука. В качестве возможного универсального ответа на вопрос: «Почему разум чахнет или погибает?» – может быть исчерпание этой функции. Смотрите, мир, гигантский мир, который прожил миллиарды лет, был познан за несколько сот лет.