– Да, – кивнула Анна. -
To see a world in a grain of sand
And heaven in a wild-flower,
To hold infinity in the palm of your hand
And eternity in an hour. 77
– Вот только чёрт его знает, как выйти на уровень сверхсознания, – пробурчал Игорь. – Вареньем, что ли?
– Тоже помогает, – засмеялась Анна.
– Иногда кажется, что это вообще не моё, – подала голос Дарья. – Приходит извне и бьётся наружу…
– А ты – только проводник, окошко между мирами!
– Да-да, – подхватила и Анна. – Смотришь на сделанное и думаешь: «Я не могла такое создать, это выше меня!» Поэтому люди искусства так часто становятся мистиками. Хотя на самом деле человек может всё.
Она, разминаясь, вытянулась на носках, помотала головой. Дарья насупилась и погрозила ей: не шевелись. Игорь, замерев с надкушенным бутербродом у рта, уставился на Анну.
– Стой! – вдруг вскричал он. – Стой так!
Схватил свой холст и выскочил из рубки. Дарья со вздохом вытерла кисть, сложила этюдник и вернулась к пульту.
– Ты его балуешь, – заметила Анна.
– Ну что с ним поделаешь, – снисходительно ответила Дарья. – И кто его здесь побалует, если не мы?
Влетел Игорь, установил на этюднике другой холст, узкий и длинный.
– Вот так тебя надо писать, как в твоей китайской коллекции: динамичная вертикаль, минор, струна, связь земли и неба…
– Холст и масло по-китайски, – фыркнула Анна.
– Шарф, – напомнила Дарья.
Игорь отрицательно хмыкнул, набрасывая контуры.
– Никаких драпировок. Нюша – идеальная модель. Теперь мне всё ясно. Нужно было просто разглядеть тебя.
– Себя, – с улыбкой поправила Анна.
– Тебя. Впрочем, это одно и то же…
Он сосредоточился на полотне. Анна честно держала позу, лишь изредка позволяя себе незаметно расслабить то одну, то другую ногу. «Всё, больше не могу. Ещё немножко… Какое у него лицо – настолько отрешённое, что кажется глуповатым… Нельзя мешать… Терпим-терпим-терпим… Интересно, это у меня какое дыхание? Второе? Седьмое? Сорок девятое?.».
– Всё. Можешь дышать.
Игорь поставил холст вверх ногами, отступил к стене, оценил написанное и в творческом восторге вытер кисть о штаны. Женщины подошли к полотну.
– Родил, – почтительно констатировала Дарья.
– А можно перевернуть? – попросила Анна. – Или оно так и будет?
– Можно, – великодушно позволил Игорь. – Подумаешь – верх, низ… Решётки переключить. Завтра подсохнет, пройдусь лессировочкой… Вот так надо писать! А не методом проб и ошибок, учтите, Заринь! Как, к примеру, работал… – он запнулся.
– Как он работал? – невозмутимо поинтересовалась Анна.
– Сразу. Без эскизов, этюдов и набросков. Час, два, три в медитации, с тупым видом вглядывается в пустоту. Потом в один присест строчит парсек функторов для Хаусдорфовых пространств. Или венок сонетов. Или ксилогравюру. Или инструкцию по технике безопасности для планеты N, на полтыщи пунктов: ситуация, агрессивные агенты, меры защиты, возможные ошибки… Антон высматривал истину из засады. Какую именно – я никогда не мог предугадать. Но, какую бы ни подстерёг – он ловил её живой, целостной, не оборвав ни одной её связи с миром, и тащил за ней весь мир. Казалось, мир приходит сам, потому что Антона в его работах нет. Они внечеловечны. Парадоксальная, но математически строгая гармония бытия. Капитан был воплощением «рацио». Может, это просто видовое свойство всех его соплеменников?
– Отнюдь. Homo sapiens brandusii столь же неповторим и многогранен, как и Homo sapiens terrestris. Что касается самого Антонио – у меня о нём другое мнение. Правда, я была с ним всего неделю, а ты – целый год. А разве закон мира – рацио? Разве мир последователен и линейно логичен? М-м… Кто сказал, что последовательность приводит к дьяволу?
– Эренфест.
– Вспомните, где мы, – сказала Дарья, не оборачиваясь. – Самое иррациональное в человеке – стремление к звёздам. Это даже иррациональнее, чем искусство.
– Почему? – возмутился Игорь. – Совершенно нормальное стремление!
– А что считать нормой? – парировала Анна. – Здравый смысл? Трезвый рассудок? Конечно, хэйнитская жажда свободного полёта, безмерных пространств и иных миров – вопиющий вызов здравому смыслу.
– Нюша! И это говорит юэнсин и несокрушимо трезвый человек?!
– Вот кто самый здравомыслящий! – вскричала Анна. – Дашка, спасай своего Кларенса78!
– Ой! – Дарья выудила из банки с вареньем Лао и бросилась его отмывать. – Собака страшная! Как не стыдно, обжора!
Лао икал и лениво отфыркивался.
– И вообще, чья сейчас вахта? И почему модель шатается по рубке?
Экипаж на цыпочках разбежался по местам. Дарья завернула лаатти в Асин шарф, сунула к себе за пазуху отогреваться и, отодвинув этюдник Игоря, водрузила свой.
_ _ _
– Приняла. Всё в порядке?
– Да. Подходим к границе. Можно звать кормчего.
– Сама прибежит. Хорошо мне с Вами летится, штурман.
– Рад стараться, капитан! – Игорь выкатил грудь, выпучил глаза и щёлкнул каблуками.
Как он и надеялся, Дарья расхохоталась.
– Вы обе так прелестно смеётесь, что я готов надеть для вас колпак с бубенчиками, – он налил ей кофе, поставил тарелку. – Попробуй-ка.
– Батюшки! – Дарья всплеснула руками. – Шпеккухены79! Мои любимые! Сам испёк!
– Ну, не совсем сам, – расплылся Игорь. – Нюша командовала. Но и мы не лыком щи хлебаем!
Дарья торжественно объявила:
– Игорь Янович, назначаю Вас постоянным дежурным по кухне.
Игорь изобразил крайнюю степень отчаяния. Встал за креслом Дарьи, на миг утонул лицом в её волосах.
– Ты пахнешь степью. Полынью. Землёй.
– Уже ностальгия?
– По тебе, – он вздохнул и выпрямился. – А всё же самое интересное дело на свете – узнавать другие миры. Каждый раз ждёшь чуда. Каждый раз стоишь на пороге тайны. Скорее бы перешагнуть!
– Скоро, – отозвалась Анна.
Как всегда, они не слышали её шагов. Анна была в активационной мембране: чёрная искристая статуя с алебастрово-белым лицом в пепельном облаке волос. Тёмные, точно запёкшиеся, губы. Светящиеся, словно солнце сквозь ивовый лист, глаза. И вечные её турмалиновые серьги: Анна, нарушая инструкции, не снимала их даже в лид-капсуле.
– Всегда так ходи, – попросил Игорь.
– Всегда не получится, кожу съест.
– Тут пылевое облачко, – сказала Дарья. – Оно тебе не помешает?
– Хм… Да, облачко паршивое.
– Обойдём.
Анна чмокнула её в затылок.
– Дашенька, я без тебя, как без рук.
Воцарилось молчание. Игорь сел за пульт. Дарья ходила взад-вперёд, допивая кофе. Анна застыла, глядя в бесконечность и мурлыча что-то неразборчивое.
Внезапно она встрепенулась. Люк лид-капсулы гостеприимно раскрылся перед ней.
– Вайдзи-ланг-сэй, – дуэтом пожелали Дарья и Игорь.
– Шпеккухенов оставьте!
Диафрагма люка схлопнулась. Корабль чуть заметно завибрировал. Под нарастающий зубной звон гравирешёток звёзды на ходовом экране полиловели и растворились в ультрафиолете, на заднем – налились пурпуром и ушли в инфракрасный мрак.
– Во даёт юэнсин, – выдохнул Игорь.
«Литта», разгоняясь, мчалась в непроглядном чёрном пространстве. Наконец – как всегда, неожиданно – пронзительный звон оборвался, и кромешная тьма на экранах вспыхнула переливчатым сиянием син-ро.
Глядя друг на друга, они медленно сошлись вплотную. Игорь, пав на колени, обвил Дарью руками. Его щека сквозь комбинезон обожгла ей живот. Дарья опустилась на упругий шерстистый пол, запутала пальцы в волосах Игоря и встретила его губы.
– Наконец-то, – шепнул он, оторвавшись от неё.
– Наконец-то, – с тающей улыбкой откликнулась Дарья.
Она неторопливо встала. Закинула руки за голову, подняв острые соски, – длинноногая, тонкая, изящная, словно солнечный луч, нисколько не утомлённая полным весёлой ярости поединком. Игорь сел и приник лбом к её коленям.
– Дашка, золотая стрела… А как же будет потом? Я уже не смогу отказаться от тебя.
– А от Аси?
Он поднял голову. Дарья нагнулась к нему, требовательно глядя Игорю в глаза.
– Дашенька, что ты? – пролепетал он. – Ведь это было бы предательством!