– Я к ней вошёл в полночный час, – конфиденциально сообщил он, метя в Дарью кувшинкой. – Она спала – луна сияла в её окно – и одеяла светился спущенный атлас.
Дарья, онемев, ловила летящие в неё цветы, собирала губами капли с прохладных лепестков. А губам всё равно было жарко и сухо, и в голове гулко бродила лишь одна мысль: «Как он сюда попал?.».
– Она лежала на спине, нагие раздвоивши груди, и тихо, как вода в сосуде, стояла жизнь её во сне.98
Дарья поймала последнюю кувшинку, нашарила под кроватью туфлю и швырнула ему в живот. Джон спиной вперёд вывалился из окна. В стометровый обрыв.
Мир рухнул. Дарья бросилась было к окну, ещё не веря, не понимая, – так воин в накале атаки, не успев осознать рану, умирает на бегу. Колени подломились.
– Дари! – Джон, точно тролль из табакерки, снова впрыгнул в окно. Поднял её из вороха цветов на полу, ватную от пережитого ужаса. – Всё в порядке. Вот твоя туфелька – в целости и сохранности. Ну, успокойся. Там карниз.
– Шулер, – выдохнула она, крепко держа его за рубашку. – Авантюрист. Бродяга. Пират. Хэйнит ненормальный.
– В следующий раз надену гравитр.
Её затрясло. Джон, обволакивая Дарью волнами нежности, разжал её сведённые судорогой пальцы. Она вцепилась ему в волосы. Джон покорно подставил голову.
– А теперь дай мне по физиономии. Давно пора.
– Не дам. Ничего не получишь.
– Слезай. Расселась тут, как дома. Всю жизнь мне тебя на руках носить?
– А что? Мне понравилось.
Он успел ещё выговорить: «Несокрушимый аргумент», – и их подхватил, понёс друг к другу сверкающий смерч.
_ _ _
– Пусти, – очнувшись, велела Дарья.
– Ещё чего.
– Пусти. Нимфеи умрут.
Дарья сбегала за водой. Джон, бессознательно улыбаясь, смотрел, как она расставляет цветы в вазах.
– Ты слышала о синих алмазах? – внезапно спросил он.
– А как же, – Дарья коротко обрезала три самые поломанные кувшинки, пустила плавать в стеклянную конфетницу. – Керлис исцелилась синим алмазом от синдрома пингвина. Императоры Бжур и Тынвыкытт, заглядевшись в синие алмазы, расхотели воевать и заключили мир. Синий алмаз можно только купить или получить в подарок и держать у себя не дольше трёх лет, иначе он потеряет силу. И всё такое прочее. Дивная сказка.
– Вот он, – Джон достал из брючного кармана цепочку с прозрачным камнем, величиной и формой повторяющим голубиное яйцо. – Аксоргианский синий алмаз. Ритмизатор и адаптоген. Наша межпланетная валюта.
Он застегнул цепочку на её шее.
– О Господи, – пробормотала Дарья. – Сколько же он стоит?…
– А тебе что за печаль?
Дарья подняла алмаз на ладони. Перед ней распахнулась синяя бездна, пронизанная пульсирующими переливами ритмов. Бездна рождала в ней музыку, безмолвную, но внятную душе.
Она с трудом отвела глаза от камня. Встретилась взглядом с Нэвиллом.
– Джек, ненаглядный мой, не сердись… Можно, я отдам его Асе? Ей он нужнее.
– Сердиться? – он рассмеялся. – Какой смысл? Бачили, чортові очі, що купували – iжте, хоч…
Дарья в восторге захлопала в ладоши:
– Одиссей, ты и это знаешь?!
– Теперь знаю, – он поцеловал её в висок. – Конечно, отдашь. Но через три года. Кстати, где она?
– На пляже.
Джон вздрогнул и вдруг одним прыжком взлетел на подоконник.
– Стой! – вскрикнула Дарья. – Фон же есть!
– Вызывай.
– А в чём дело? – она поспешно крутила радиофон, ничего не понимая, но заразившись его нетерпением. – Ася в воде, как рыба, ты не волнуйся.
– Он что, не работает?
– Минуточку… Игорь!
Джон рванул к себе её руку с кольцом:
– Инг, не пускай Нэн в море!
– Какое море? – в голосе Игоря звучала неизбывная тоска. – Мы сидим в библиотеке. И похоже, что навеки. А что случилось?
– Пока ничего, – Джон глубоко вздохнул. – Извини, Инг. Учебная тревога.
Он прижался лбом к Дарьиной ладони. Она погладила его по лицу, запутала пальцы в жёстких кольцах волос.
– Почему ей нельзя купаться?
– Море её убьёт.
– Что за ерунда?… – вырвалось у Дарьи.
– Кем я мечтал быть в детстве? Юэнсином. Пожарником. Корсаром. Автоматом по продаже пепси-колы. Но пастырем заблудших землян? Никогда!
Дарья, рассвирепев, схватила его за ухо. Джон сгрёб её и держал, пока она не устала брыкаться.
– Сдавайся, – запыхавшись, потребовала Дарья. – Ты окружён. Сопротивление бесполезно.
– Сдаюсь, – Джон аккуратно поставил её на стул. – Давай оденемся. Пари держу: бельсёра уже мчится меня допрашивать.
_ _ _
– Вот вы где, – Анна встала в позу под сенью граната и с выражением продекламировала: – Люди, братья мои, берите с меня пример! Я душу свою очищаю добром и любовью ко всем.
– Ой, что это? – испуганно пискнула Дарья.
Ворон слетел с Джонова плеча и, шокированный, покинул патио. Джон продолжал невозмутимо курить кальян.
– Панфил Забелин, местный поэт, – Анна устроилась среди подушек. – Мы познакомились в храме культуры. Долго и участливо выспрашивал, что со мной приключилось, а потом неделю потчевал меня своими опусами. О море и о своей духовности. Нет, две недели.
– Ты сама раскрутила его на стихи! – уличил её Игорь. – И я был вынужден целый месяц слушать это… этот…
– Ты сидел и рисовал свои наброски. И ведь интересно же, Игорь! А рифмы! – Анну душил восторг. – А ритм! Эта экстравагантнейшая помесь паузника, фразовика и силлабического вирша! А пафос какой! «На ласковых ладонях волн лежу я, дум великих полн…».
Джон погрозил ей длинным белым пальцем:
– Это уже не Забелин. Это уже Хэйно хулиганит. А где наброски?
– Я Панфилу отдал.
Джон, со вкусом присвистнув, протянул:
– Бизнесмен.
– Ему очень понравились, – покраснев, стал оправдываться Игорь. – И потом, он был в таком отчаянии…
– Почему в отчаянии? – вмешалась Дарья. – Аська!…
– Виновата. Я прочла ему Хайяма, – Анна посерьёзнела. – Самое печальное, что он действительно поэт, а не графоман. Поэт во всём – кроме дара Божьего. И понимает, что пишет чушь. Он похож на спаниеля, правда, Игорь?
– Точно. На доброго грустного спаниеля. Всё понимает, а сказать не может.
– Может, зря я влезла с Хайямом?
– Я думаю, не зря. Он был потрясён.
– Слишком потрясён. На аксоргиан искусство действует сокрушительно. Панфил был в таком раздрае, что теперь я боюсь: не опасно ли и ему купаться? Или океан уничтожает только старых, безнадёжно больных и ущербных, Джарианнон?
– Океан не может уничтожать, – запротестовала Дарья. – Как ты не чувствуешь: он источает любовь.
– Одно другому не мешает.
Джон отставил кальян и задумчиво сплёл пальцы на колене.
– Вы обе правы, квазисёстры. Люди уходят в океан добровольно, ища и обретая в нём нирвану. Он врачует все страдания, физические и душевные. В том числе и смертью, если страдание неустранимо. Вам претит идея эвтаназии, потому что вы дети христианской культуры. Вспомните: существуют другие культуры и другие взгляды на проблему смерти.
– Твой спич предназначен скорее Игорю, чем мне или Дарье. Дело не только в эвтаназии. Если я правильно поняла, океан втянул колонистов в симбиоз. И мы ничего не знаем о своём симбионте. Не знаем даже, насколько он разумен и сколько включает видов. Или тебе что-нибудь всё же известно?
– Мне известно лишь, что люди ему необходимы, -ответил Джон. – Необходимы настолько, что он по мере роста населения рождает для нас сушу. Когда Аксентьев с Оргондоем открыли планету, на ней был один-единственный остров – Ракудо.
– Как возникают острова? – встрепенулся Игорь. – Извержением или…
– Всплывают.
– А из каких пород сложены?
– В этом я не компетентен. Там травка, деревья… Кстати, неделю назад всплыл один, милях в двадцати к северу. Говорят, красивый. Давайте сгоняем на яхте, посмотрим.
Но Анна не желала менять тему.
– Но и он знает о людях немногим больше. Иначе не стал бы ломать им психику ксенофобией, страхом высоты и детским бегством от страданий. Вероятно, он даже не различает нас как индивидуальности, разве что замечает… м-м… некондиционные особи. Тогда мы можем установить с ним контакт.