– Горька судьба Ареньолы, – повторил Ильегорский. – Но Вы служите Ордену. Вы ответственны не перед Ареньолой, но перед Богом и Истиной. Род приходит, и род уходит, а земля пребывает вовеки. И на земле всегда живут люди. Неважно, на каком языке они говорят и как называют свою родину. Их душам нужны Истина, Добро и Красота.
Ванор не шевелился. Ильегорский почувствовал, что начинает заводиться. Эта манера молчать, игнорируя собеседника, всегда его раздражала.
– Ваше предназначение, сын мой – искать Истину, – как можно мягче проговорил он. – Не пора ли Вам оставить математические головоломки?
– Зачем мне знать, как устроен мир? Я хочу понять, почему он так устроен, – Ванор повернулся к магистру. – Святой отец, что, если размерность пространства увеличивается при уменьшении расстояния? Тогда, если выделить достаточно малый объём…
– Но понимание зиждется на опыте и наблюдении, – перебил его Ильегорский. – Простите, что беспокою Вас в таком состоянии, мой мальчик, но я не могу откладывать разговор.
– Да. Наблюдение?… Человек видит только то, что знает. Как часто мы проходим мимо тайны, глядя, но не видя, – сказал Ванор, облизывая губы.
Ильегорский дал ему воды, подсунул под плечи подушку. Тот в упор смотрел на него. Магистр невольно отвёл взгляд от лихорадочно блестящих, мрачных, как грозовая туча, глаз.
– Святой отец, Вы подобны богачу, полагающему, что благополучие ребёнка определяется количеством игрушек. Вы обладаете возможностями, кои я не могу себе даже вообразить. Зачем Вы предлагаете невежественным, злобным, голодным детям науку? Зачем нам эта пёстрая игрушка?
– Наука – игрушка? Почему же она пугает ханжей сильнее ереси? Почему Ваш отец взошёл за неё на костёр? Почему Вы сами не в силах отказаться от занятий ею?
– Это другое, – измученно пробормотал Ванор. – Это судороги разума, пытающегося освободиться… Почему нас так тянет к звёздам? Что мне бесконечные пространства и чужие солнца? А вот поди ж ты…
Ильегорский закончил психомассаж, прикрыл его бедро уснеей и перевязал. Рана выглядела ужасно, но теперь по крайней мере можно было не бояться за его жизнь.
– И всё же только знание, подлинное знание о мире разовьёт разум и силу человека, даст ему хлеб и свободу, избавит от болезней и войн, – продолжал магистр.
– На это нужны сотни лет. Может быть, Вы бессмертны и можете ждать. А люди мелькают перед Вашим взором, как поденки. Но тогда зачем Вы занимаетесь благотворительностью, святой отец? Справедливо ли выкупать одного раба, оставляя в грязи тысячи?
– Я не ожидал от Вас таких слов, – с горечью сказал магистр. – Вы знаете, что я всегда поступал так, как считал справедливым. Не в моих силах дать свободу всем скотам земным; но я освободил барса. Я тешил себя надеждой, что Вы поведёте за собой всех, кто ищет истину, и укажете им дорогу к вершинам знания. А Вы ушли от них и строите лабиринты.
– Но я не могу строить лестницу для дураков! – простонал Ванор. – Не принуждайте барса есть траву; он охотится не оттого, что кровожаден. Я не могу выплатить Вам долг благодарности не оттого, что равнодушен к Вашему мнению.
– Вы вольны в выборе пути. Я больше не буду докучать Вам своими наставлениями.
Ванор вздрогнул и приподнялся.
– Да, Вы угадали, – сказал Ильегорский, глядя в пол. – Моя миссия окончена. Я должен вернуться к своим соотечественникам. Для всех в завтрашнем сражении я утону. Я мог бы оставить Вас в неведении, подобно всем прочим, но я хочу, чтобы Вы знали правду.
По лицу Ванора прошла судорога.
– А зачем мне Ваша правда, мессир? Вы пришли сюда не ради нас, а по велению своего народа, и уходите, исполнив долг перед пославшими Вас, а не перед людьми Теллура. Вы прошли через наш мир, как натуралист, изучающий жизнь муравейника. Зачем рассказывать муравью о бездне, отделяющей его от человека? Он меньше, но не мельче. Ваш мир для него не хуже и не лучше. Он просто чужой.
– Вы неправы. Мы не чужие; мы изучаем людей Теллура для того, чтобы помочь им. Я пришёл сюда с сочувствием и любовью. Я сделал всё, что мог, и был бы счастлив, если бы Вы продолжили моё дело, сын мой.
– Я не знаю его, мессир. Ваш взгляд извне, мой – изнутри. Мы в разных мирах. И в моей душе нет ни сочувствия, ни любви.
– Вы просто устали. Я посижу с Вами.
– Нет. Вам нужен добрый сон. Вам нужны бодрость и сила, чтобы завтра в бою дойти до реки и… утонуть… невредимым. А меня не будет рядом, чтобы прикрыть Вас, мессир Корсидо.
– Вы больше не зовёте меня отцом.
– Всему свой час, и время всякой вещи под небом, – прохрипел Ванор, прижав руку магистра к шершавым от жара губам.
Ильегорский на секунду приник щекой к его горячим волосам и встал.
– Будьте осторожны, берегите себя. Вам угрожает не только сталь, но и связка поленьев.
– Никакая осторожность не спасёт от стрелы в спину.
– И этого можно избежать. Презрение к смерти не отпугивает её.
Уже подняв полог шатра, Ильегорский обернулся. Ванор отчуждённо смотрел сквозь него.
– Леддериес14, мой лисёнок, – у Юлия дрогнул голос.
– Эгирой15, – шепнул в ответ Ванор.
_ _ _
– Да-а, уели Вы Катона, – с уважением признал архивист. – Чтобы он перешёл на личности и стал сбоить в логике – такого ещё не бывало.
– Надо же когда-нибудь человеку сорваться, – благодушно отозвалась Анна.
– Но разговор кончился ничем, – отметил Игорь. – Вам не хватило аргументов, Анна Гедеоновна.
– Аргументов? Зачем?
– Разве Вы умеете спорить без них?
– Разве мы спорили? Юлий разрядил на меня раздражение и горечь, проистекшие, может быть, от неосознанного чувства вины, а может, от опять-таки неосознанной обиды нравственного ростовщика, оказавшего благодеяние и не получившего ожидаемой благодарности. Как бы там ни было, координатор выговорился, не встретил разумных возражений и восстановил свой душевный комфорт. Разговор был не напрасен.
– А для Вас? – спросила Рената.
– А мне ничего не стоило его выслушать.
– Ничего не стоило слушать оскорбления? – переспросил Стив. – Вы так низко цените мнение Юлия Константиновича?
– Если он Вам настолько безразличен, то зачем Вы заботитесь о его душевном комфорте, рискуя к тому же своим? – добавила Рената.
Анна вздохнула:
– Моя вина, что я доросла разумом до умения видеть людей такими, как есть, но не доросла духом до умения любить их, таких, как есть. А кроме того, разве не приятнее давать, нежели брать? И разве это не тешит самолюбие: спровоцировать ближнего обнаружить свои маленькие грязноватые слабости, а потом великодушно извинить их?
– А у Вас, значит, нет слабостей? – не сдержался Тариэл.
– Да сколько угодно, – улыбнулась Анна. – Но я их осознаю. Я имею наглость видеть себя в истинном облике. А Вы не знаете, над какими проблемами работает сейчас граф Альтренский?
Тариэл пожал плечами.
– Даже не могу Вам сказать. Я показывал дошедшие до нас записи математикам; они говорят, что это напоминает теорию расслоённых пространств, только поставленную с ног на голову. О-о, гонг! Идёмте.
Он учтиво подал Анне руку.
– Ну и стерва, – сказал Игорь на ухо Стиву.
_ _ _
За столом собрались все обитатели станции и экипаж «Веспера». Были тосты, и речи, и комплименты, и рассказы, и свежие русские анекдоты, все милели друг к другу искренним расположением, и всё бы прошло чудесно, если бы Вадим не обратился к координатору с просьбой:
– Юлий Константинович, я мечтаю увидеть коронацию. Я никогда не бывал на гуманоидных планетах, если не считать космобазы хэйнитов. Нельзя ли мне пройти адаптацию и слетать в Ареньолу?
– В этом нет ничего невозможного, – согласился Юлий. – А кто будет Вас сопровождать? У наших стажёров очень напряжённая программа. Вряд ли они смогут уделить Вам должное внимание.
– Я могу слетать с Анной.
– Нет, Хэйно я допуска не дам, – спокойно, как о само собой разумеющемся, сказал Юлий.