– Хм… Н-да. Весьма логично.
– Слушай, а тебя это, кажется, совершенно не волнует?
– Не-а, – беспечно подтвердила Анна. – От меня ведь всё равно никакого проку. Хотя, вот идея: возвращаемся в Рэндол и заключаем с ними бартерную сделку – меня в обмен на…
Дарья в сердцах намылила ей губкой физиономию и обдала душем.
– Вот где у меня твои идеи!
– Это дискриминация, – отплёвываясь, захныкала Анна.
– Иди-ка ты лучше спать, в самом деле. А может, всё же пойдёшь с нами?
– Не хочу.
– И не обидишься, что мы тебя оставим?
Анна насмешливо сморщила нос. Дарья потёрлась лбом о её щёку.
_ _ _
Джарианнон заботливо оставил повсюду свет и открытые двери – явно в расчёте на Аннино любопытство. Розовые отблески ночников уютно мерцали на белом шёлке мягкой мебели и на поднятой крышке рояля, отражались в изысканных контрабандных вазах и в зеркалах, глядящих на Анну со всех стен, даже из густой зелени патио. Лорд Джордж Эдуард Нэвилл то ли очень себя любил, то ли был большим оригиналом. Даже в библиотеке между стеллажами от пола до потолка втиснулось высоченное зеркало, нагло демонстрируя Анне её куцее отражение.
Рядом, на кронштейне бра, нахохлясь, спал огромный ворон. Он приоткрыл один глаз, удивлённо моргнул на женщину и хрипло каркнул:
– Вайдзи-ланг-сэй.
– Привет, – ответила она. – И ты со всеми так здороваешься?
Ворон закрыл глаз и уткнул клюв себе в грудь. Казалось, он вот-вот всхрапнёт. Анна потопталась на пороге. Что толку входить? Только птичку тревожить. Полки заставлены плотно, ни одной книги ей не вытянуть. Лиса в винограднике… Но на столе у окна пасьянсом, пятью веерами лежали исписанные от руки листы и приглашающе горела лампа.
Пятнадцать листов, венок сонетов на хэйнском под заглавием «Туннельные переходы». Иной шрифт. Иное направление строк. Но не узнать нельзя: это Его мелкий летящий почерк.
Когда мир вокруг вновь обрёл чёткие контуры, Анна обнаружила тут же, на столе, пишущую машинку, уже заправленную рулоном бумаги, и кувшин апельсинового сока с соломинкой. «Ах, умница Одиссей. И это ты знаешь. Ты нашёл для меня самый неодолимый соблазн и самый целебный бальзам. Пересадить в почву другого языка Его стихи, не оборвав тончайших корешков, не обронив мельчайших почек… Интересно, от какой тайны ты столь успешно стараешься отвлечь моё внимание, коллега?… О, вот и толстый карандаш есть. Можно зажать в зубах и нажимать клавиши. Я буду похожа на дятла. Плевать, никто не видит. Весь венок мне с ходу не одолеть. Для начала попробуем магистрал. Итак, мессир магистр, повелитель мой – благословите, я приступаю…».
Стихов стихия стихла. Синий лес
Во мне пронизан сумрачным сияньем,
Струящимся с неведомых небес,
Где встречей вскоре станет расставанье.
Свет обретает силу, смысл и вес.
Всё сказано. Дальнейшее – молчанье.
В безмолвии, с тобою или без,
Спиралями лучей сойду к познанью.
А может быть, к рожденью. Я не знаю.
В моей душе растёт душа иная.
Мне цель мерцает маятником вех.
И, беспредельность света постигая,
К тебе иду, в сиянье узнавая
Тебя, собрат, со-узник, человек.
Её разбудило щёлканье клюва. Ворон деловито искался под мышкой.
– Испортила я тебе сон, лапушка, – покаялась Анна. – Кстати, как тебя зовут?
Ворон почесал затылок, сорвался с кронштейна и с глухим воплем «Nevermore!» канул в окно. За окном зашуршала шинами бежевая машина. Анна встряхнулась и пошла в гараж – встречать.
Ворон кружил под потолком, взывая: «Where's Jack?»97 Игорь, наряженный в умопомрачительный белый смокинг, выволок из машины полусонную Дарью в золотистом вечернем туалете, скорее обнажающем её, нежели облекающем, и принялся выгружать из багажника коробки и пакеты.
– Какой птиц славный! – воскликнула Дарья вместо приветствия. – Иди ко мне.
Ворон спикировал к ней на плечо и подставил голову под её ладонь.
– Мы были в казино. Я выиграла в рулетку триста долларов.
– Ещё шесть тысяч шестьсот шестьдесят семь выигрышей, и корабль у нас в кармане, – фыркнул Игорь. – А я занял второе место на городском чемпионате по плевкам в цель.
– Светскую жизнь ведёте, – позавидовала Анна. – А куда вы дели Джона? Заплюнули или проиграли?
– Слышать о нём не желаю, – заявила Дарья. – Этот шулер от психологии подсунул на карточный стол колоду с красными пиками и чёрными червями. У несчастных игроков чуть крыша не съехала! Директриса галереи – бесполая мымра, вобла сушёная, вся в искусстве, а он её пониже спины лапает! Она, бедняжка, с перепугу побежала губы красить. На пляже слух пустил, что земляне сбросили в море акулу. В результате мы целый час купались втроём, одни на весь пляж, пока те не сообразили, чья это хохма. Ну можно иметь с ним дело? И во всех барах мелет, что я его девушка.
– Так ты с ним и по барам шаталась?
– Лучше посмотри, что мы купили.
– На его деньги?
– На наши, – Игорь разложил свёртки на столе в Дарьиной комнате. – Мы продали мой твой портрет. За семьсот тысяч, между прочим.
– Гош, это в холодильник, а это оставь. Представляю, какая ты голодная.
– А Дашин мой портрет?
– Дашин твой портрет мы выставим позже. Там такой ажиотаж…
– Да! Ась, ты когда-нибудь видела, чтобы человек плакал перед картиной?
– Н-ну… От стихов иногда…
– Так, это тебе, и это… А ты как здесь оказался?! – Дарья вытряхнула из коробки Лао. – На самом красивом платье устроился, сибарит! Давай примерим.
– Нюша, а ты опять оказалась права.
– В чём?
– Здесь нет художников. Всё, что выставлено в Акс-Арт – или инопланетное, или кошмар.
– Дилетантство? Мазня?
– Хуже. Муляжи.
– Трупы, – вставила Дарья.
Игорь плюхнулся в кресло. Лао немедля взобрался к нему на колени и свернулся клубочком. Ворон, качаясь на люстре, с интересом следил за происходящим.
– Дико всё это, – озадаченно бормотал Игорь. – Если они так открыты прекрасному…
– Туфли с бантиками! – ахнула Анна, обулась и побежала к зеркалу.
– Сидит вроде неплохо, – Дарья оправила на ней платье. – Ну как?
– Я в нём ослепительна. А ты сейчас уснёшь на ходу. Игорь, пойдём-ка отсюда.
– Идите, – Дарья зевнула. – И еду забирайте. И птичку.
– Нет уж, птичка с нами не хочет.
Они спустились в патио, в душистую тень гранатов и мирта. Вокруг фонтана, в опаловой чаше которого плавали голубые вуалехвосты, были разостланы ковры с подушками.
– Смотри, какая штука, – Игорь осторожно потянул янтарный мундштук.
– Это наргиле. Или кальян. Я в них не разбираюсь.
– А для чего он?
– Курить.
Анна села на подушки и замолчала, с пристальным ожиданием глядя на Игоря.
– Мне стыдно, – выговорил он, отвечая на её безмолвный вопрос. – Я беспардонно счастлив. Настолько, что мне не хочется отсюда улетать. А хочется встать к мольберту. На неделю, на месяц, на год, на всю жизнь. У меня десятки картин стоят перед глазами, уже готовые, осталось только написать. И я боюсь, что это из-за портрета, – Игорь смущённо почесал лохматый затылок. – Нюш, я тут в гении угодил. Они все смотрели на меня, как… как на пророка. И директриса, и покупатель, и художники… Я и раньше знал, что я мастер, но это как-то уж совсем… Я бессвязно говорю, да?
– Ты считаешь, что это счастье и это вдохновение имеют причиной только твоё признание? Что твоё настроение слишком безоблачно для ситуации, в которой мы оказались?
– Конечно.
– И ты считаешь такое признание чрезмерным?
– Чрезмерным? – Игорь пожал плечами и покраснел. – Никто не похвалит меня так, как похвалил Антон.
– А что он сказал?
– «Stazieri, vai neaizlidot mums uz Fortas? – гордо процитировал Игорь. – Planeta jums. Ja to uzglenos kado cits, Forta dvesele paliks neparadita pasaulei».
Анна, не дыша, смотрела на него остановившимися глазами. Игорь перевёл: