– Я не смогу, – прогудело Атшери Тай. – Прости, не смогу. Я улечу на «Шамрауте», имеющем пересечь систему звезды Грумбриджа.
– Уже? – растерянно пролепетала Анна.
– Пришёл мой срок.
Она отключила томограф, отправила контейнер с животным в виварий. Джаргиш приложило к щеке её руку – Анна ответила тем же – и откланялось по своему обыкновению: попой в дверь.
– Я его, кажется, чем-то обидел, – неуверенно сказал Вадим.
– Скорее, повергли в смущение, – усмехнулась Анна. – Джаргиши считают, что еда – физиологически-интимный процесс, о котором не принято даже упоминать в обществе. Ну, ничего, Тай – особа свободомыслящая.
– Не огорчайтесь так, – Вадим приобнял её за плечи, хотя коридор был достаточно просторным. – У Тай будет маленький джаргишонок…
– Два. Атшери Ченд и Атшери Джаатур. Но её самой, моей Тайки, не станет. То, что память джаргиша сохраняется в потомках, может утешить только джаргиша.
– А как сам джаргиш воспринимает метаморфоз? Как смерть или как рождение?
– Вопрос некорректен. Метаморфоз – не начало и не конец, он словно дверь в очередную комнату в бесконечной их череде, – сказала Анна, отворяя дверь в свою каюту.
Она остановилась перед стенным шкафом. На её лице появилось выражение глубокого раздумья. Только одну проблему женщины решают так серьёзно: что надеть, – подумал Вадим.
– И всё же это ужасно – знать свой срок и идти навстречу концу, – сказал он.
– Все мы идём навстречу концу, – беспечно отозвалась она.
– Но разве Вы согласились бы заранее знать его дату? – горячо возразил Вадим.
И осекся.
– А почему нет? – Анна потащила из шкафа длинное чёрное платье с лиловыми ирисами по подолу. – Конечно, когда-нибудь узнаю. Я почувствую свой предел, и всё равно войду в лид-капсулу, и свалю в син-ро, и корабль выйдет из перехода с пустой капсулой. А интересно всё-таки: куда исчезает кормчий, достигший предела, правда?
Вадим задохнулся от ужаса. Анна встала на цыпочки, чтобы достать его шею, запутала пальцы в его волосах и со смехом успокаивала его:
– Дим, это будет ещё не скоро! Институт кормчих существует на Земле дольше трёхсот лет, и пока лишь двое из нас ушли за предел.
– Но ведь можно же, почувствовав, бросить и вернуться на Землю!
– Можно. Но скучно! И потом, почему Вы думаете, что предел хуже смерти?
– Анна, я люблю Вас.
– Ничего подобного, – весело сказала она. – Влюблённость плюс самолюбие плюс престиж. Впрочем, это неважно.
– Вы, кажется, хотите меня оскорбить, – покраснел Вадим.
– Наложите на меня штраф.
– Немедленно и с радостью! – воскликнул он, сжав её в объятиях.
_ _ _
Ужин удался на славу. Координатор исследовательской станции на Гирее-два и капитан «Веспера» нашли общих знакомых в каком-то давнем развед-рейсе и весь вечер вспоминали минувшие дни. Старожилы станции стращали сменную группу, прибывшую на «Веспере», опасностями планеты. Экологи грозили и тем, и другим санкциями, но местными деликатесами не пренебрегли. Фанни и Юко обсуждали с дамами-старожилами тонкости кулинарной обработки хемотрофных анаэробов. Стажёры, летящие пассажирами на Грумбридж-один и с первого дня рейса пребывающие в состоянии перманентной дискуссии, смолотили тем не менее всё жаркое из зуглючьих хвостов, сброшенных перед линькой.
– Я иду её приглашать, – решил Стив, когда координатор повёл Юко в шикарном ксинто с поворотами. – Э-э, где она?
– Улизнула, – сказала Рената. – Как хотите, а я пойду за ней.
– Всё-таки хочешь с ней поговорить?
– Да.
– А по-моему, не стоит, – хмыкнул Игорь. – Она далеко не так умна, как я ожидал. Я даже не уловил, о чём она говорила за столом. Так, ни о чём.
– А я уловила, – возразила Рената. – Когда нити разговора пересекались и кто-то кого-то перебивал, она собирала все эти оборванные нити и во время паузы напоминала тому, кому не дали закончить мысль: «Так мы говорили о том-то…». Заметь, не «Вы», а «мы». Она всем дала возможность вволю высказаться. И тебе тоже.
– Хм… Я не заметил.
– Вон она, – шепнул Стив.
Она стояла в переходнике, соединившем «Веспер» со станцией, и через прозрачную стену глядела на двух выясняющих отношения шипоносов – скорее всего, не видя их; её лицо было сосредоточенно-отрешённым, замкнутым и ещё более высокомерным, чем обычно.
Стажёры приостановились, робея подойти к ней, но не решаясь самим себе в этом признаться. Анна обернулась и поощрила их выжидательной полуулыбкой.
– Вы уходите? – заговорил Стив. – А я так радовался случаю потанцевать с Вами.
– В следующий раз, – пообещала Анна.
– Мы прочли Ваш перевод, – приступила к делу Рената; сделала паузу, но не дождалась реакции. – Нам бы очень хотелось узнать: что Вы думаете об авторе сонета?
– Ничего, – невинно ответила Анна.
Стажёры переглянулись, не зная, рассмеяться им или откланяться. Анна пожала плечами и сдалась:
– Автор умеет писать стихи. На мой взгляд, это достаточная характеристика для поэта.
– Он не только поэт, – заметил Игорь.
– Это очевидно. Обороты «льямат он» и «кантэрос хират лес тамин» – это… м-м… суризмы. Автор хорошо владеет сурийским и часто употребляет его. Значит, он либо окончил университет – а может, ещё учится, – либо лицо духовное. Скорее духовное, потому что почерк… На факсимиле, которое вы мне дали, рука автора?
– Да, – сказал Игорь.
– Почерк очень мелкий, округлый и упрощённый, это смахивает на влияние чанджийской скорописи, а все тексты, попадающие из Чанджера в Ареньолу, хранятся чаще всего в монастырях и в большой тайне. Автор знает марнитскую поэзию – образ путника в пустыне характерен для неё. Судя по настроению, автору знакомо рабство. Вероятно, он был в плену. Итак, скорее всего, это член духовно-рыцарского ордена.
– Вы можете определить – какого? – азартно спросил Стив.
Анна тихонько вздохнула: точь-в-точь благовоспитанный ребёнок, которого взрослые замучили вопросами: «Кого ты больше любишь – маму или папу?»
– Пожалуй, кощунственное сравнение себя с ангелом и дьяволом может себе позволить только эрмедорит.
– Точно! – воскликнула Рената. – Вы угадали почти всё. Это Рыжий магистр.
Анна подняла брови. Ей это прозвище, по-видимому, ни о чём не говорило.
– Великий магистр ордена Даис Аннаис, Антонио Ванор Альтренский, – пояснил Игорь.
Впервые за весь разговор Анна на миг подняла к ним глаза – нехорошие глаза, волчьи, то ли прицениваются, то ли прицеливаются – и вдруг побелела, хотя белеть ей, казалось, уже некуда. Но тон её низкого голоса остался по-прежнему прозрачным, холодновато-чистым, выдержанным и ироничным.
– Вот как? – она улыбнулась. – Рыженький заморыш стал Великим магистром? Виват Ильегорскому.
_ _ _
– Как он посмел явиться к священному престолу? – гневно произнёс понтифик. – Раб, бастард, отродье еретика и чернокнижника!
– Во-святых святой отец, капитул Ордена избрал его Великим магистром. Но в Вашей власти не утвердить…
– Сорокалетнему8 мальчишке – сан, равный королевскому… Непостижимая наглость!
– Священный престол Всемирной Церкви своею властью даровал рыцарям Духа их права и привилегии…
– Иначе эти дьяволы взяли бы их сами! А теперь они противостоят монархам, скупают земли, строят какие-то школы, сеют ересь, владеют огромными богатствами…
– Во славу и на благо Церкви, во-святых святой отец.
– Всё равно. Властью священного престола я не допущу, чтобы он встал во главе Ордена. Это чересчур. Впусти.
Понтифик сверху вниз, с высоты трона смотрел на приближающегося юношу в тёмно-сером плаще эрмедорита. Ванор преклонил колено и поднёс к губам край оранжевого облачения понтифика.
– Зачем ты пришёл, раб? – процедил первосвященник.
– Спаситель мира, Элий Айюнши, тоже двенадцать 9 лет был рабом в доме Ихеля, – проговорил Ванор, подняв на понтифика глаза. Понтифик не мог отвести взгляда от его пульсирующих зрачков.