Грумбридж-один, Земля Брандуса, Теллур – фактически полуобитаемая планета. Он обращается вокруг своего нежаркого солнца на среднем расстоянии 0,509 астрономической единицы, по вытянутой орбите с эксцентриситетом 0,24. В апоастре на всей планете зима, в периастре13 – лето. Но так как наклонение оси Теллура 28 град. 11 мин. и моменты солнцестояний с точностью до 5 теллурийских суток совпадают с моментами апоастра и периастра, климат на севере и юге Теллура резко различается. Одному полушарию – южному магнитному – повезло. Зимой в нём астрономическое лето, полушарие обращено к звезде и получает от неё максимум доступного света и тепла; летом, когда Теллур подходит к звезде Грумбриджа чересчур близко, южное полушарие отворачивается от неё, спасаясь от избытка энергии. В южном полушарии вполне пристойные условия от тропиков до полюса, и оба южных материка с островами заселены до плотности муравейника. В северном же в середине реального лета – летнее солнцестояние, и океан вскипает, а в середине зимы – солнцестояние зимнее, и океан промерзает почти до дна. В северном полушарии обитают лишь микроорганизмы, лишайники, покрывающие разноцветными пятнами скалы, некоторые членистоногие да инфлюэнца Вселенной – вездесущие хомо сапиенсы, соорудившие под одним из полярных плато ксенологичесrую станцию.
Сейчас, в середине зимы и полярной ночи, всё здесь, кроме километровой чечевицы «Веспера», было покрыто льдом, наросшим осенью, в сезон дождей со снегом и градом. Скалы, причудливо разрушенные дикими перепадами температуры, превратились в ёлочные игрушки, сверкающие в свете грандиозного полярного сияния.
А ведь и впрямь – скоро на другом конце планеты во всех теллурийских странах начнётся период зимних праздников, приуроченных к самому длинному дню года и наступающему через пять дней после него апоастру – минимуму солнечного диска, после которого солнце вновь начнёт расти, возвещая поворот к лету.
Хочу домой, подумала Анна, запрокинув голову. Она любила звёзды и визуальными, небесными, какими только и знают их люди, никогда не входившие в лид-капсулу. Особенно по душе была ей сейчас неприметная звездочка четвёртой величины в искажённом, но вполне узнаваемом созвездии Журавля, между Фомальгаутом и Малым Магеллановым Облаком – жёлтый карлик класса G2V с девятью планетами, Владимирской горкой, нелепым и милым Крещатиком, каштанами и новогодней ёлкой.
Анна встряхнулась, шлёпнула по крупу лабораторного кибера и спустилась под землю, на станцию.
– Анна Гедеоновна! – окликнули её, как только она сняла шлем.
Она оглянулась. Её – вальяжно, не убыстряя шага, – догонял Ильегорский.
– Узнаю Вас, сударыня, – улыбнулся он. – Не успели приземлиться – и сразу в рейд. Надеюсь, Вы не обнаружили ничего ужасного? Мы тщательно заметали следы своих экологических грехов.
– По-моему, вы безгрешны, ваше экологическое кредо – умеренность и аккуратность, – в тон ответила Анна. – А Вы стали великолепным координатором, Юлий Константинович.
– Вы успели заметить и это?
Он действительно был великолепен. В весёлой суматохе встречи, объятий, знакомств, мгновенного обмена новостями он сумел сразу навести порядок, одновременно представить всех друг другу, выразить навигаторам восхищение прецизионной посадкой, очаровать Юко и Фанни, дать задания стажёрам и в десять минут разгрузить «Веспер». Вот и сейчас, не прерывая светского трёпа, он галантно снял с Анны доху, торбаса и комбинезон и вызвал лифт.
– А Вы совсем не изменились, Анна.
– У кормчих нет возраста. Да и Вам годы лишь прибавили аристократизма, импозантности и благородной седины.
– Дорогая моя, – Юлий взял её под руку, чего Анна очень не любила, – будьте последовательны в своём мужестве, снимите броню иронии: ведь Вы уже здесь, Вы сделали первый шаг и этим признали, что сами были виноваты в нашей нелепой размолвке.
Анна насторожилась, как сеттер, делающий стойку на лакомую птичку – птичку под названием «мотивационная аберрация памяти». Ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы унять вспыхнувшее профессиональное любопытство и не учинить бедному Юлию немедленный допрос с замаскированными тестами-ловушками.
– Теперь, когда прошло тринадцать лет, Вы не могли бы спокойно объяснить мне, в чём я была не права? – осторожно закинула она крючок.
– Да вся эта история с Эльзой, Ваши сцены ревности на совете, Ваш отказ переехать в Ареньолу… – схватил он червяка и тут же выплюнул. – Не будем ворошить прошлые ошибки. Я тоже вёл себя не лучшим образом.
– А я, наверное, просто безобразно? – Анна соблазнительно вертела червяком перед самым его носом. Но, к её удовольствию и досаде, Юлий был осторожен и мудр.
– Мы с Вами – взрослые, опытные, понимающие друг друга люди, Анна. Попробуем начать сначала, вспомните, как нам было хорошо вместе! У нас есть шанс, не правда ли?
– Может быть, – кивнула она. – Я не уверена, что у нас что-нибудь получится, но с Вами мне интересно независимо от Вашего отношения ко мне. Вы отлично режете мячик.
– Взаимно. Вы мастерски владеете шпагой.
– Только, ради Бога, Юлий, объясните мне: кто такая Эльза?
Он недоверчиво поднял бровь, почуяв опасность, и огляделся:
– Так Вы направляетесь в архив?
– Да.
– Гонг к обеду в восемнадцать часов. Я зайду за Вами.
– Спасибо, Юлий, – рассеянно проговорила Анна, глядя ему вслед.
Странно, очень странно, думала она. Человек вытесняет из памяти подлинную причину конфликта, заменяя её какой-нибудь Эльзой, только в том случае, если держался в конфликте не самым достойным образом, если был неправ. Но Юлий-то оказался прав! Его эксперимент с рабом удался блестяще! При чём тут Эльза?
В архиве сидели все три стажёра и, как обычно, вполголоса ругались.
– Вам не было нужды приходить сюда, – по-хэйнски сказал архивист. – Все экологические отчёты станции у Юко Ландис.
– Вы обворожительно любезны, – мурлыкнула Анна по-русски. – Но я пришла не за отчётами, и Хэйно – моя фамилия, а не видовое название.
– Да? – растерянно проговорил архивист.
– Увидев Анну Гедеоновну впервые, я приняла её за древнюю египтянку, – на полном серьёзе поведала Рената.
– Несчастная внешность! Ещё никто никогда не принял меня за свою, – засмеялась Анна. – Что любопытного произошло на Теллуре за последние тринадцать лет? Меня интересуют Брайлант, Ареньола, Марнайя и Чанджер.
– А, Вы та самая, – протянул он без прежней любезности. – Не тринадцать: на Теллуре прошло почти двадцать два. Вы были в Брайланте эмпат-контактёром, да?
– Нет. Если бы я была эмпатом, я бы пролоцировала Ваше настроение и немедленно ретировалась, – лучезарно улыбнулась Анна.
Архивист слегка покраснел.
– Но Ландис сказала, что Вы определяете нарушения гомеостаза в экосистемах «ad oculus».
– Это просто опыт. Ведь и Вы с первого взгляда на текст определяете, заслуживает ли он внимания, не так ли?
– Н-ну… – архивист польщённо замялся.
– А куда Вы деваете документы… м-м… скажем так: странные? Помнится, у Шевченко, в бытность его архивистом, был тринадцатый ящик, или мусорник…
– А, вот что Вам нужно! – оживился архивист, взглянув на неё с интересом. – Сумасшедшие учёные, освистанные поэты, побитые камнями пророки?
– О-о, Тариэл, Вы нам об этом не говорили! – воскликнул Стив, подходя ближе.
– Порванное, выброшенное на помойку, пущенное на кульки, самокрутки и подтирки, – перечислял Тариэл.
– Именно, – кивнула Анна.
– Это должно быть очень интересным! – сказала Рената.
– Координатор считает это причудой, – отозвался архивист.
– Шевченко и Жильбер считали, что таким путём можно обнаружить сверхгения, – парировала Анна.
Тариэл пожал плечами.
– У Вас другая точка зрения? – прицепился к нему Стив, готовый к дискуссии.
– Я не уверен, что цивилизации нужны сверхгении. Но я сохранил мусорник и пополняю его. Да вот… – архивист повернулся к дисплею и наизусть набрал код. – Письмо Виценциосу по поводу его труда «О математическом описании движения».