У л ь я н о в (резко). Для вас это смешной вопрос?
Б р о н с к и й. Вы строги, Ульянов… Я понимаю, к чему вы клоните. Что же, отрицаете, значит, и особый путь России? Всех под одну гребенку? А на мой взгляд, будучи вполне солидарными с основными социалистическими принципами европейской рабочей партии, можно в то же время и не быть солидарным с ее тактикой. И мы никогда солидарны не будем и быть солидарны с нею не должны. Европа сейчас марксует. Россия марксовать никогда не будет. Положение нашей страны совсем исключительное. Оно не имеет ничего общего с положением какой-либо страны Западной Европы.
У л ь я н о в. Чем же оно исключительно?
Б р о н с к и й. Чем? Мы в России не располагаем ни одним из тех средств борьбы, которые имеют, например, в своем распоряжении Запад вообще и Германия в частности. Мы не имеем городского пролетариата. У нас нет свободы печати. Нет представительных собраний. Власть капитала у нас в зародыше. У нас нет ничего, что дало бы нам право надеяться объединить невежественную массу народа в дисциплинированный союз всех рабочих. Поэтому-то нам требуется совершенно особенная революционная программа. Причем она в такой же степени должна отличаться от германской, в какой социально-политические условия в Германии отличаются от таковых в России. Терроризм, например, это явление чисто русского национального духа. Он невозможен на западной почве. И судить о настоящем и будущем нашей страны с германской точки зрения (а так называемый Марксов путь — это сугубо германская точка зрения) — так же абсурдно, нелепо и невозможно, как рассматривать германскую программу с русской точки зрения! Ваш брат недаром был идеологом терроризма!
У л ь я н о в (раскатисто засмеявшись). Странно вы мечетесь, Бронский. В прошлый раз вы стояли за тактику мирного прогресса, сейчас на террористов молитесь. А притом… отличная память? И… логика в аргументах?
Б а а л ь. А он всегда качается. Ему лишь бы поболтать.
У л ь я н о в (резко, потеряв всякий интерес). Ну, если поболтать, что же болтать? Лучше о погоде.
Молчание.
Б а а л ь. Что, съел, Бронский? Революционным словоблудием привык заниматься?
Б р о н с к и й (несколько растерянно). И не поговоришь!.. Надо же… выяснить точки зрения друг друга? (Ульянову.) Что вы на меня смотрите?
У л ь я н о в. У вас очень чистые глаза, Бронский.
Б р о н с к и й. А почему же они у меня не должны быть чистыми?
Б а а л ь. Чистые глаза — чистая душа?
Б р о н с к и й. Ну не будем обо мне.
Б а а л ь. Скромный! Общительный! Володя, а как божественно он танцует! Дай я тебя поцелую, и иди.
Б р о н с к и й. Ну вот! Людмила Львовна в вас влюблена, Ульянов.
Б а а л ь. Я стара для него, Саша. В самом деле, иди, иди! Мне поговорить нужно.
Б р о н с к и й. Вы меня очень интересуете, Ульянов. Подискуссируем в другой раз?
У л ь я н о в (не сразу). Может быть.
Бронский уходит.
Б а а л ь (глядя ему вслед). Вы как-то сразу свернули разговор с ним. Почему?
У л ь я н о в. Не знаю.
Б а а л ь. Недоверчивы от природы?.. А вы его и в самом деле интригуете. Расспрашивал о вас. (Пауза.) Знаете, я искала вас, Ульянов, чтобы пожать руку и проститься. Возможно, навсегда.
У л ь я н о в. Проститься?
Б а а л ь. Меня высылают дальше, в Сибирь. В целях профилактики, видимо. Через три часа я должна уехать… Я любила вашего старшего брата, Ульянов, с которым вы спорите. Он так и не узнал, что я любила его… Знайте об этом хоть вы! Мне почему-то этого хочется.
У л ь я н о в. Спасибо… Людмила Львовна, за доверие.
Б а а л ь. Ну зачем так торжественно? Просто Людмила. Люда. Вы любили кого-нибудь, Володя? Любите?
У л ь я н о в. Нет. Еще нет.
Б а а л ь (после паузы). Я тоже часто разговариваю с ним. Восьмого ноября исполнилось полгода, как его казнили. Всю ночь плакала, признавалась в любви… Искала вас… проститься, а здесь еще Бронский навязался…
У л ь я н о в. Да.
Б а а л ь. Я часто думаю, почему меня не схватили тоже?! Я бы хотела разделить… с Сашей его последнюю минуту… Взять его боль? Его страдание? Пошла бы не задумываясь!.. Нам нельзя любить. Избегайте этой ловушки, Ульянов, если свяжете свою жизнь с революцией. Ходить с отверстой раной? А иногда я вижу во сне, что меня повесили! Вместе с ним!.. А проснусь, нет! Все эти полгода я хожу как мертвая! (Плачет, стоит слегка склонившись к плечу Ульянова.)