Овсянникова выходит.
М а н г у ш е в с к и й (вынимая из портфеля бумаги). Гектографированная листовка. Приговор студенческого суда Шелонову.
Г а н г а р д т (беря листовку и читая). Любопытно! Очень любопытно! (Подойдя к двери и открыв ее.) Катенька!.. Скажи своему новому другу, что относительно Шелонова они не ошиблись. Что он мой агент. (Мангушевскому.) Бронский мальчика для битья вылепил. Двойничка!.. Что ж, пусть боятся тени. Выдуманная тень всегда фантастичнее в своих очертаниях.
М а н г у ш е в с к и й. И больше в размерах.
Г а н г а р д т. И в размерах. (Снова вчитываясь в текст.) Любопытно! Время больших событий надвигается, ротмистр. И большой охоты! Профессиональной охоты!..
Входит Н и к о н о в.
(Никонову.) Вы пунктуальны, Павел Николаевич.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Полусумрак. Свеча.
Н и к о н о в лежит на кушетке. Правая рука его обнимает З в о н а р с к у ю. И он тихо гладит пальцами ее волосы. Лидия Звонарская сидит рядом, на стуле. Никонов в белой измятой рубашке. Она — в строгом черном платье.
З в о н а р с к а я (рассказывая). В тот год… Это так врезалось в память! Было зимнее утро. И мимо института по Арскому полю провезли на позорной колеснице одного политического. Его осудили на расстреляние… Ты слушаешь?
Н и к о н о в. Да.
З в о н а р с к а я. У тебя такие нежные руки!
Н и к о н о в (ровным, глухим голосом). Да.
Звонарская поворачивается к нему. Низко припав, целует его. Снова поднимается.
З в о н а р с к а я. А губы холодные… Почему мне в последние дни все время вспоминается детство? А? И какая-то тоска. Словно предчувствие какое-то!
Н и к о н о в. Ничего. Жизнь.
З в о н а р с к а я (после паузы). Самое главное потрясение случилось в деревне, на каникулах, когда я встретилась с одним студентом-естественником. Мне было тогда уже пятнадцать лет. (Смеется.) Он раскритиковал в пух и прах все мое институтское воспитание, а своими рассказали о строении земли, солнце, о звездах, своими знаниями в области ботаники, минералогии вообще потряс! Он был моя первая любовь!.. Вот так! (Улыбаясь.) Ты слышишь?
Н и к о н о в. Да.
З в о н а р с к а я. Ты нервничаешь из-за завтрашнего дня? Из-за сходки?
Н и к о н о в. Нет. Не знаю.
З в о н а р с к а я. Какой странный ты в последние дни. Ты разлюбил меня?
Н и к о н о в. Ты мне еще дороже… У тебя мягкие волосы. Ты очень женственна.
З в о н а р с к а я. Знаешь, я не жалею ни о чем… И никогда не жалела! Все эти годы! Я приобрела друзей, отдающихся делу беззаветно и всей душой! Я нашла тебя. И это тоже навек. Вы пренебрегли теми же чувствами, теми же благами, не уступив ни эгоизму родных, ни личному самолюбию. Это братство даже выше любви, самой возвышенной!.. Когда я поняла, что я нужна, что я буду полезна теперь же для того дела, к которому готовила себя, к которому тянулась душой… (Вдруг, словно услышав что-то и остановившись, резко поворачивается к Никонову, склоняется над ним.) Ты плачешь?
Н и к о н о в. Замолчи же, наконец! Замолчи! (Словно поднятый взрывом, вскакивает с постели. Мечется по комнате.) К черту! Все к черту! Не могу!
З в о н а р с к а я. Что? В чем дело?
Н и к о н о в. Я отрезан уже от всего!
З в о н а р с к а я. Возьми себя в руки! Что случилось?
Н и к о н о в. Зачем ты мне все это рассказываешь? Зачем?
З в о н а р с к а я. Не знаю.
Н и к о н о в. Нарочно? Ты не веришь мне и нарочно!.. И правильно. Все это уже далеко от меня!
З в о н а р с к а я. Что случилось? Ну!
Н и к о н о в. Кончилась моя деятельность, Лида. Я… кончился!.. Четыре дня назад я завербован Гангардтом. (Усмехаясь.) Мне ничего не надо уже рассказывать. Опасно!
З в о н а р с к а я. Что ты… ерунду мелешь?!
Н и к о н о в. А если это так? Что тогда?
З в о н а р с к а я. Если так, я бы, наверное… убила!.. И тебя, и себя.
Н и к о н о в. Это так.
З в о н а р с к а я. Неправда!.. Неправда!
Н и к о н о в. Правда. Не знаю, как это произошло. Я думал сначала, что как-то обману его, проведу!.. Принесу пользу. Думал что-то узнать! (Пауза.) Не бойся. Неприятным делом я не заставлю никого из вас заниматься. Сам с собой рассчитаюсь.