ГИЛАС. Это исключено. Разумеется, это я воскресну в том теле, которое тиран лишил жизни ядом. А копия перестанет тогда, в силу порядка вещей, быть моим продолжением.
ФИЛОНУС. Ах так? Но посмотри, Гилас. Попробуй представить, что именно ты являешься этой копией. Вот, скажем, показываю я тебе машину и говорю, что именно в этот момент (минуту назад) ты вышел изнутри. Ты чувствуешь себя, конечно, Гиласом до кончиков ногтей – потому что машина воссоздала тебя полностью. И вот представь себе, что это ты «тот Гилас», который находился во власти тирана, был час назад отравлен, а как раз в этот момент медики противоядием вернули его к жизни. Почувствуешь ли ты какое-нибудь изменение своей личности в результате этого отстраненного от тебя события?
ГИЛАС. Нет.
ФИЛОНУС. Вот видишь! Копия является живым, нормальным человеком (это проистекает из предпосылок), и в ней не могут происходить никакие изменения, зависящие от того, что происходит с «оригиналом». Пьет ли он во время казни яд или противоядие – копии это не касается, не изменяет ее. И мы можем сделать вывод: поскольку нет никакой причинной связи между тобой, перипетиями твоей жизни и тем Гиласом, личностью, созданной машиной, через год ли, при жизни ли твоей или после твоей смерти, для тебя он в любом случае (при всех условиях) является чужим человеком, с которым у тебя нет ничего общего, кроме обескураживающего подобия. То, что одновременное существование с копией исключает преемственность, – с этим я согласен. Однако то, что копия, возникшая после твоего уничтожения, действительно является тобою, то есть что такая вероятность открывает перед тобой возможность возобновленной жизни, – это нуждается в доказательствах. Пока что все противоречит такому пониманию вещей.
ГИЛАС. Подожди. Как ты чудно все запутал. Вот мое тело... Когда оно умрет и будет уничтожено, то тогда сможет возникнуть аналогичная структура в будущем... а! Понял! Знаю! Следует повременить с созданием копии до того момента, пока тело мое перестанет существовать, пока его структура не исчезнет полностью.
ФИЛОНУС. Следовательно, будешь ли ты воскрешен, зависит от того, насколько быстро сгниют твои останки, правильно я тебя понимаю? Таким образом, воскресение зависит от скорости разложения твоего тела. А если тиран прикажет тебя забальзамировать, ты что же, никогда не оживешь?
ГИЛАС. Нет, чтоб тебя, не так! Видимо, придется абстрагировать рассуждения от живых существ. В размышления о человеке, очевидно, вкрадывается некий вносящий помехи фактор – страха или беспокойства. Попробуем, рассуждая на эту тему, рассматривать неживые предметы. Вот у меня тут драгоценная камея, вырезанная из кости. Вот я ее распыляю на атомы, а потом создаю из таких же атомов ничем не отличимую копию. Что можно сказать? Суть дела представляется мне так: если мы условимся, что копия —продолжение оригинала, то она им будет. Если же мы решим, что она им не является, то она им и не будет. Условие зависит только от нашей договоренности, потому что при исследовании камей «предыдущей» и «последующей» никакой разницы между ними заметить невозможно – обе они ex definitione[2] одинаковые.
ФИЛОНУС. Наконец-то ты ясно представил суть проблемы. Итак, твой окончательный вывод применительно к человеку представляется следующим образом: когда ты умрешь в семь часов, а я воссоздам тебя из атомов, то в зависимости от того, как мы предварительно договоримся, ты будешь или не будешь жить дальше. А ты не находишь, что это абсурд? А если бы тебе пришлось умереть на операционном столе под ножом хирурга, но мастерство врачей вновь вернуло бы тебе жизнь, то ты так же будешь утверждать, что ты жив или нет в зависимости от того, как мы с тобой предварительно договорились?
ГИЛАС. Как я вижу, трудность состоит в том, что по отношению ко всем вещам, объективно существующим вокруг меня, проблему преемственности решает произвольно принятая договоренность. Когда же аналогичный эксперимент происходит лично со мной, то сам этот принцип договоренности порождает абсурд. Не понимаю, почему так происходит? Ведь человек так же материален, как обломок скалы, льняная ткань или кусок металла!
ФИЛОНУС. Я тебе укажу источник, из коего проистекают недоразумения. Когда мы приступаем к определению преемственности существования некоего предмета, то предварительно (или одновременно с этим) следует установить конкретные способы, с помощью которых можно определить, наличествует преемственность или нет, то есть что как теперь, так и прежде это один и тот же предмет. Таким образом, приступая к определению порядка вещей, мы выбираем implicite[3] (а иногда и explicite[4]) методы, которыми мы будем определять состояние вещей. Мое же сознание дано мне без моего участия, и поэтому вовсе не от меня зависит выбор метода обнаружения у меня сознания в данный момент. Что касается других людей, то они могут воспринимать меня как предмет, и относительно моего возможного существования после моей смерти и воссоздания из атомов могут произвольно устанавливать договоренность. Один только я не могу в этом участвовать. Это – общая проблема методологии. Произвольно взятое тело открывает нам свои разнообразные свойства в зависимости от того, каким методом мы его исследуем. Человеческое же сознание становится явным для своего обладателя наиболее непосредственным, первобытным, очевидным образом, без использования какого-либо метода или – если угодно – одним и тем же методом для всех нормальных людей, пребывающих в сознании. По-разному можно представлять себе структуру и механизм возникновения сознания, однако того, что оно равно существует у каждого отдельно взятого индивида, отрицать невозможно.