– Да.
– Мы согласны, что совершаемое противоположным образом совершается по противоположной причине?
– Да.
– А согласны мы, что все безрассудные поступки противоположны рассудительным?
– Да.
– И что рассудительные поступки совершаются благодаря рассудительности, а безрассудные – по безрассудству?
Протагор допустил и это.
e
– И если что противоположно по образу действия, то оно противоположно и по своей причине?
– Да.
– Делается же кое-что рассудительно, а кое-что и безрассудно?
– Да.
– То есть противоположным образом?
– Конечно.
– Значит, на противоположных основаниях?
– Да.
– Следовательно, безрассудство противоположно рассудительности?
– Очевидно.
– А помнишь, ведь раньше-то мы согласились, что безрассудство противоположно мудрости?
333
Протагор подтвердил.
– И что одно бывает противоположно только одному?
– Да, я это утверждаю.
– От какого же из двух утверждений нам отказаться, Протагор? От того ли, что одному противоположно только одно, или от того, которое гласило, что мудрость есть нечто иное, чем рассудительность, между тем как и то и другое – части добродетели, хотя и разные; они не похожи друг на друга, и назначение их различно, все равно как частей лица. Так от чего же мы откажемся? Ведь оба этих утверждения, вместе взятые, звучат не слишком складно – они не ладят и не соглашаются между собою.
b
Да и как им ладить, если необходимо, чтобы одному было противоположно только одно, и не больше, а вот оказывается, что одному только безрассудству противоположны и мудрость, и рассудительность. Так ли, Протагор, или нет?
Протагор согласился, хотя и очень неохотно.
– Так не получится ли, что рассудительность и мудрость – одно и то же? Ведь и раньше у нас оказалось, что справедливость и благочестие – почти то же самое. Но не будем унывать, Протагор, а давай разберемся и в остальном. Ведь ты не думаешь, что человек, творящий неправду, поступая так, поступает согласно рассудку?
c
– Стыдно было бы мне, Сократ, – сказал Протагор, – признать это, хотя многие люди это и утверждают.
– Ну так к ним обращать мне мою речь или к тебе?
– Если тебе угодно, сперва разбери это утверждение многих.
– Лишь бы только ты мне отвечал, а твое ли это мнение или нет, мне неважно. Для меня самое главное – исследование вопроса, хотя может случиться, что при этом мы исследуем и того, кто спрашивает, то есть меня самого, и того, кто отвечает.
d
Протагор сперва стал было ломаться перед нами, ссылаясь на то, что вопрос труден, однако потом согласился отвечать.
– Так изволь, – сказал я, – отвечать мне с самого начала. Полагаешь ли ты, что некоторые, хоть и творят неправду, все же не лишены здравого смысла?
– Пусть будет так.
– А обладать здравым смыслом – значит, по-твоему, хорошо соображать?
Протагор подтвердил.
– А хорошо соображать – это значит отдавать себе отчет в том, что творишь неправду?
– Пусть будет так.
– Бывает ли это в том случае, когда дела у творящих неправду идут хорошо или когда дурно?
– Когда хорошо.
– Считаешь ли ты, что существует благо?
– Считаю.
– А не то ли есть благо, что полезно людям?
e
– Клянусь Зевсом, – сказал Протагор, – я лично называю благо благом, даже если оно и не полезно людям.
Мне показалось, что Протагор уже раздражен, взволнован и изготовился к ответам, словно к бою. Когда я заметил такое его состояние, то с осторожностью тихо спросил:
334
– О том ли ты говоришь, Протагор, чту никому из за людей не полезно, или о том, что вообще бесполезно? И подобные вещи ты называешь благом?
– Ничуть, – сказал Протагор, – но я знаю много таких вещей – и кушаний, и напитков, и снадобий, и еще тысячу предметов, – из которых одни бесполезны людям, другие полезны. А кое-что из того, что людям ни полезно, ни вредно, полезно лошадям, другое полезно только быкам, третье – собакам, четвертое – ни тем ни другим, зато полезно деревьям.
b
Да и там одна, и та же вещь для корней хороша, а для ветвей плоха, как, например, навоз: для всех растений, если обложить им корни, он хорош, а попробуй накидать его на побеги и молодые отростки – и он все погубит; оливковое масло для всех растений вещь самая вредная, да а волосам животных оно величайший враг, а для волос человека, да и для всего тела оно целебно. Благо до такой степени разнообразно и многовидно, что и тут
c
одна и та же вещь при наружном употреблении есть благо для человека, а при внутреннем – величайшее зло[42]; потому-то все врачи и отговаривают больных от употребления оливкового масла в пищу – разве только в самом малом количестве, какого довольно, чтобы заглушить неприятный для обоняния запах кушаний и приправ.
42
Сходство противоположностей, о которых здесь и выше говорит Протагор, напоминает учение Гераклита об относительности противоположностей. Ср.: «Холодное становится теплым, теплое – холодным, влажное – сухим, сухое – влажным»; «В нас всегда одно и то же: жизнь и смерть, бдение и сон, юность и старость. Ибо это, изменившись, есть то и, обратно, то, изменившись, есть это», и, наконец: «У бога все прекрасно, хорошо и справедливо. Люди же считают одно справедливым, другое – несправедливым» (fr. 126, 88, 102 Diels). Однако, зайдя слишком далеко в своем релятивизме (Протагор 331е – 334с), Протагор подменяет диалектику единства противоположностей тождеством антиномий; поэтому в дальнейшем оказывается, что у него рассудительность и безрассудство, благо и зло – одно и то же.