ФИЛОНУС. Все не так просто, как ты считаешь, Гилас. С точки зрения статистики, и в том, что касается количества информации, – действительно, здесь наблюдается аналогия между энциклопедией и гаметой, поскольку обе они – «информационные» системы. Однако в динамическом смысле, в смысле внутренних системных закономерностей, это вещи в высшей степени различные и несравнимые. В особенности же несравнимы издание энциклопедии путем случайных сочетаний литер и действие обратной связи эволюционных систем, фильтрующих мутационный разброс генотипа популяции.
ГИЛАС. Почему это? Ведь генетика популяции подчиняется той же математической статистике, которая позволяет рассчитать вероятность составления энциклопедии бросанием литер из наборной кассы на пол?
ФИЛОНУС. Да, но «фильтр среды» действует только в отношении организмов, уже появившихся на свет, а поэтому в феномен входит – в качестве более ранней фазы – развитие зародыша, то есть динамичное высвобождение заряда информации, содержащейся в генах, которая преобразует определенный объем биологического строительного материала в живой наследственный организм. Энциклопедия – это каталог собранных вместе информационных блоков, из которых ни один не влияет ни на какой другой. Изменение же элементов информации (мутация гена) в клетке оказывает порой очень далеко идущее влияние на развитие всего зародыша. Именно потому, что с точки зрения внутренней монолитности, с точки зрения влияния одних информационных элементов на другие, гамета отличается от энциклопедии, нельзя применять одинаковые методы для исследования гаметы и энциклопедии.
ГИЛАС. Мне это непонятно. Что значит «внутренняя монолитность информации» гаметы? Вероятно, ничего – кроме того, что это информация, «посвященная», скажем, только одной задаче, каковой является творение, конструкция организма, в то время как информация, содержащаяся в энциклопедии, не обладает подобным однонаправленным характером. В таком случае давай заменим в нашем рассуждении энциклопедию толстым томом, в котором рассказывается о строительстве, к примеру, атомной электростанции; вот тогда аналогия будет точной, поскольку в обоих случаях мы будем иметь дело с информацией, касающейся только одной проблемы.
ФИЛОНУС. Отнюдь нет, мой дорогой. Учебник сам по себе не построит атомную электростанцию, в то время как зигота сама выстраивает наследственный организм. В том-то и дело, что зигота – нечто большее, чем «инструкция по строительству», – в ней еще хранится каталог обратных связей, ответственных за реализацию постройки. Суть в том, что вокруг плода происходит обращение информации, формирующее его развитие благодаря действию внутренних обратных связей. Даже если бы ты построил электронный мозг, способный преобразовывать введенные в него инструкции в определенные действия, и ввел в него в качестве такой инструкции твой учебник, вырвав предварительно последние двадцать страниц, то этот электронный мозг не справился бы с задачей ввиду недостатка информации. В то время как зародыш, даже поврежденный (если повреждение не слишком серьезное), может переорганизоваться так, что компенсирует увечье и, несмотря ни на что, создаст здоровый и нормальный наследственный организм.
ГИЛАС. А почему зародыш способен компенсировать повреждения, а электронный мозг не сможет восполнить пробелы инструкции?
ФИЛОНУС. Ну, конечно, можно бы сконструировать такой электронный мозг, который был бы способен самостоятельно восполнять пробелы в инструкции (например, если бы для восстановления отсутствующих данных ты бы предварительно провел соответствующие испытания). Однако это было бы устройство намного более сложное, чем то, которое лишь верно и слепо реализует инструкцию. Разница между ними в том, что первый электронный мозг способен к обучению, а второй нет. Поскольку зигота соответствует первому, более сложному мозгу, то мы приходим к удивительному умозаключению, что она способна к обучению. Так оно и есть на самом деле, поскольку зрелый организм представляет собой структуру, гораздо более богатую информацией, нежели зародыш. Эту информацию плод получает в период эмбрионального развития благодаря действию внутренних обратных связей. Происходящая в нем взаимная подстройка структуры, функций и химических реакций постоянно его обогащает информацией как целое.
ГИЛАС. Как-то это все неправдоподобно. Плод учится? Обогащается информацией благодаря обратным связям? Как же это происходит?
ФИЛОНУС. Благодаря распространенной всюду способности реагировать, которую проявляет каждая живая ткань, в том числе (а может, и прежде всего) зародышевая, а также благодаря тому, что эта потенциальная реактивность связана, интегрирована на высшем уровне в комплексе общественных обратных связей. Функции всех тканей и органов развиваются одновременно с ними самими – сердце зародыша, чуть только начнет формироваться, уже бьется; кровь зародыша, пробегая по жилам, стимулирует своим давлением стенки сосудов, они становятся крепче и растут. Коротко говоря: соединение хромосомных генов приводит в действие уровни развития, а не его сухой регламент; оно как бы выпускает на волю табун цепных химических реакций, звенья которых в процессе действия влияют друг на друга, да так, что равнодействующей их влияния становится моделирование, формирование органов, клеток, тканей одновременно с их деятельностью. Таким образом, зигота – это «инструкция построения, способная к обучению», то есть к усвоению в процессе реализации дополнительной, формирующей развитие информации. Значит, мутация представляет собой такое изменение элементов информации, которое отразится на широком фронте «строительных работ», а не на одном только свойстве. Отсюда – хотя и не только отсюда – проистекают трудности математического анализа явления в полном объеме.
ГИЛАС. Ты ничего не сказал о том, что зигота – это система, которая преодолела порог минимальной сложности. Не есть ли это еще одно различие между энциклопедией и генеративной клеткой?
ФИЛОНУС. Ты совершенно справедливо вспомнил о пороге минимальной сложности. Эта гипотеза нам многое объясняет. Во-первых, она объясняет, почему живые существа являются творениями, системами столь немыслимо сложными, почему не могут существовать живые организмы, представляющие строение такого уровня сложности, как, например, обыкновенные механизмы. Это потому, что более простые структуры, подверженные дегенеративной тенденции, вымерли бы через несколько – или через несколько десятков – поколений. Во-вторых, порог минимальной сложности обозначает четкую, измеряемую в физических единицах границу между миром механизмов в классическом смысле (машин) и миром организмов. Обрати внимание, что я не говорю «и миром живых организмов». «Жизнь» в этом случае понятие более узкое, а «организация» – понятие более широкое, включающее в себя и понятие «жизнь». Новая граница, проложенная порогом минимальной сложности, указывает на возможность существования организмов, то есть систем, ведущих себя, как живые белковые системы, но сконструированных из частей, из мертвых элементов. Ты вникаешь в то, что я говорю? В этом смысле «мертвый организм» означает не «труп», а определенную материальную систему, построенную, например, из стекла, серебра или никеля, такой сложности, что порог преодолен и организм способен к самовоспроизводству, к самоналадке регенерации, к сбору и использованию получаемой в процессе жизнедеятельности информации, к устремленности, в конце концов, к определенной цели. Тебе понятно, о чем я сейчас говорил?
ГИЛАС. Не совсем. В первую очередь я не нахожу ничего интересного в том, чтобы заниматься такими «мертвыми организмами», и потом – не вижу никакого смысла, никакой необходимости их конструировать. Далее – я не улавливаю ни малейшей связи между этим «органическим машинным видом» и нашей основной темой.
ФИЛОНУС. Я постараюсь тебе все объяснить – но не сейчас. За время, которое отделяет нас от следующей встречи, проработай, пожалуйста, фундаментальные понятия теории информации, энтропии и порога сложности, на которых, как на нерушимых столпах, мы будем возводить великолепное здание кибернетики.
IV
ФИЛОНУС. Здравствуй, друг. Почему ты так мрачен? Ведь ты сидишь у такого прелестного ручья!
ГИЛАС. Приветствую тебя, Филонус. Действительно, должен признаться, что меня уже не радует ни красота пейзажа, ни вообще ничего с того момента, как ты поколебал до основания самые прочные мои убеждения. С того дня мне кажется, что я уже ничего не знаю. Меня мучит загадка сознания, просто отчаяние охватывает, когда начинаю об этом размышлять, ибо проблема вот уже тысячу лет ни на волосок не продвинулась в своем разрешении. Науки совершенствуются, терминология уточняется, делается все более утонченной, а между сознанием и материей по-прежнему зияет такая же пропасть; любая попытка анализа приводит к отвратительному circulus vitiosus[10], в котором мысль вращается, как лошадь в конном приводе, не находя выхода. Ужас!