— Один носовой трос. И тот потравливается… Как струна!
— К носовому не подходить! Лопнет, завьётся — смерть! Распорядитесь, вахтенный, никого не подпускать! Я — к трактору!
И докмейстер ввинтился в пургу, исчез. Его «парусность» была меньше, чем у любого из нас. И вообще он на пургу, казалось, не обращал внимания, будто её не было…
— Пустой номер! — махнул рукой Киль, вынырнув из белого месива. — Внизу под снегом лёд от высокой воды, от прилива, трактор скользит, того гляди, «Колыма» его в бухту стащит!
— Ох, навалится, ох, подавит, — запричитал заводской капитан, — Что делать-то, Робыч?
— «Что делать, что делать», — передразнил Киль, — «Делать» раньше надо было. Раскрепляться надо было хорошо, вот что делать. Не в Рио-де-Жанейро находитесь, а на Камчатке! А здесь, между прочим, пуржит иногда…
Я посмотрел на часы: три часа ночи. В такую погоду мало-мальски светло будет часов через пять, через шесть…
— А где лёд из ковша? — вдруг спросил Киль.
— На что тебе, Робыч? — безразлично ответил Бородин. — Вон поле ледяное, его ветром в бухту выжало.
— Саша, давай катера! — закричал докмейстер. — Срочно! Пусть загонят льдину назад в ковш! Поставим её между «Колымой» и сейнерами. Буфер — понимаешь? Буфер! Конечно, поначалу обкрошится маленько, а потом выдержит! Как стекло: в плоскость — пальцем выдавишь, а на ребро — клади хоть тонну!
— Иван Робыч, выход катерам сейчас запрещён! Шторм!
— Когда такое дело — можно! Нужно, Саша! Риск! Риск — благородное дело! Пусть смотрят друг за другом! Пусть все наденут спасательные жилеты! Давай, Саша! Вся надежда! Иди, командуй!
Теперь докмейстер знал, что делать. Его распоряжения были чёткими и требовательными.
— Проверьте, как там трактор! Держаться до последнего!..
— Поправьте трап на борту «Колымы»!..
— Сходите на сейнера! Все мягкие кранцы, какие есть, — на борт!
На всякий случай, если «Колыму» не удержим. Бережёного бог бережёт!
Сквозь рёв пурги послышался звук работы катерных дизелей.
— Вышли! Вышли катера!
Оба катера, «Серп» и «Молот», крутились у дальнего края ледяного поля, пытаясь отжать его ото льда в бухте и затолкать назад в ремонтный ковш.
— «Колыма»! Фальшфейеры есть? Зажгите, покажите с кормы катерам, куда подавать льдину!
Медленно, очень медленно белая льдина стала наползать на чёрную воду ковша. На «Колыме», пробивая мрак и пургу, вспыхнул зеленовато-белый фосфорический свет фальшфейера — ракеты на рукояти, ракеты-факела. Вахтенный махал с кормы фальшфейером, показывая катерам, куда направлять ледяное поле. Оно подошло уже к базе и могло помять оголившийся гребной винт.
— Осилят ли катеришки? Тяжёлая льдина-то! — усомнился кто-то.
— Вот и хорошо, что тяжёлая! — ответил Киль. — Такая нам и нужна — тяжёлая! Ей лишь ход дать, а там она пойдёт!
…Как медленно, невыносимо медленно двигалась в ковш льдина! Упираясь носами, натужно ревели катера. Всё меньше, всё уже полоса чёрной воды, бесследно заглатывающей косые снежные вихри… И вот ледяное поле беззвучно ткнулось в берег, в ржавые борта рыболовных судов. Наконец-то!
— Всё! — докмейстер Киль будто вытер рукой пот со лба. — Отпустите трактор. «Колыма» сама прижмёт льдину — и порядок! Никуда не денется. Саша! Готовь приказ! Я сам подпишу у директора. Надо отметить ребят с «Серпа» и «Молота». Тракториста не забудь! Молодцы!
И все, кто стоял на берегу, облегчённо задвигались, заулыбались и заговорили, перекрикивая пургу. Подошёл усталый тракторист, мокрый от снега, пропахший соляркой.
— Всем спасибо, дорогие товарищи! — Киль чуть поклонился, как на сцене. — Можно спать!
Ни Киль, ни я домой не пошли. Эту тревожную ночь мы досыпали на «Колыме».
А через месяц пришло время «Колыме» идти в док. Вездесущие буксирчики «Серп» и «Молот» потащили плавбазу на докование.
А дока почти не было. Он уже погрузился. Из воды торчали лишь верхние части башен с рукастыми кранами. Между ними прокатывались волны, болтались мелкие льдины и всплывший строительный мусор — обломки досок, куски пробковой изоляции, щепки…
— Боцман! — ругался Киль. — Опять этот «компот» в доке? Надо чище убирать док перед погружением!
Докмейстер командовал сейчас и доком, и заводскими буксирами, и «Колымой». Он был озабочен и рассержен, даже свиреп. Его котовьи усы топорщились и подрагивали. На него смотрели как на дирижёра.