Это были удивительные зайцы. Все зайцы, с которыми мне приходилось встречаться, всегда удирали со всех ног так, что хотелось погнаться за ними, они путали следы и прятались так, что хотелось их найти.
А эти и не думали удирать. Они выскакивали со своих лёжек, отбегали метров на пятнадцать и садились, отбросив на снегу лоскуток синей тени.
— Ф-ф-уу! — угрожающе шипел на собак Коля, — Не трогать!
Но добродушные собаки не кидались и даже не лаяли — лишь помахивали пушистыми опахалами хвостов и удивлённо посматривали то на зайчишек, то на хозяев: что это за чудаки такие?
— Непуганые, — сказал Гена. — Они, может, вообще впервые видят человека.
— Тем более — полуголого!
Я охотился на зайцев, они не раз становились моей добычей. Но не меньше чем трофей и как-то совсем по-другому радовали меня эти беляки, безбоязненно разглядывавшие нас тёмными выпученными глазами, доверчиво ковылявшие на пухлых, чуть желтоватых снизу лапах. Из всех подарков, которые преподносил мне нынешний удивительный день, этот был, пожалуй, самым дорогим и необыкновенным…
— Отважные джентльмены! Не пора ли нам пополдничать? — Гена облюбовал местечко у ручья и развязал рюкзак.
Необычным был и наш полдник. Мы ели сгущёнку с печеньем, запивая это роскошное кушанье очень холодной и очень вкусной водой ручья.
…На длинных спусках лыжи несли так, что берёзы сливались в сплошную полосу. Ветер слезил глаза, обнимал и студил разгорячённое ходьбой и солнцем тело. Кое-где на припёке снег отдался, превратился в шуршащую кашицу. Такой зернистый снег называют фирновым. Разогнавшись под гору, я врезался в фирн, провалился и полетел через голову.
Теперь оказался сломанным нос у другой лыжи… Хорошо, что это было уже недалеко от дома. Лицо у меня горело. Я проехался физиономией по фирну.
— Опять нос? — подъехали, стали сочувствовать ребята. — У тебя самого он тоже ободран, ссадина сверху донизу. Промокни снегом!
«Что ж, надо принимать и такие «подарки», — плёлся я по пробитой ребятами лыжне. — Три носа! Хорошо хоть, что третий, мой собственный, только ободран…»
Этот удивительный день кончился не менее удивительной баней. В лесу, среди берёз, обросших мохнатым сырым инеем, торчала красная труба с большим, как рулевой штурвал, маховиком. По каким-то приметам, одним им известным, геологи обнаружили под землёй горячую воду и пробурили глубокую скважину. В неё-то и была забита труба. Перед ней парила купальня — обстроенная досками квадратная яма.
— Эх, поддадим горяченькой! — Модик отвернул маховик, из трубы ударила толстая струя. Белый пар окутал берёзы, поплыл по сумеречному лесу.
Вода в бассейне доходила до подмышек. Спрыгнув в него, мы сразу стали красными как раки. Очень уж горяча получилась наша купель! Но после лыжной работы это было приятно.
— Ты кунайся, кунайся, нос мочи, — напоминал мне Модик. — Эта вода целебная, помогает!
Ослабев от ванны, мы выбирались, падали в снег, не чувствуя его холода.
— Ах, хорошо! — Модик вскакивал и прыгал среди мохнатых берёз, голый и красный, как дикарь. — Чудо! Где ещё может быть такое?!
Тихий вечерний лес отдавался эхом на наши вопли.
— Эх, ещё горяченькой! А ты кунайся! Нос мочи!
…Утром я проснулся и долго оглядывал свою комнату. Приятно горели подпалённые солнцем плечи, чуть резало уставшие от снега глаза. Как сон, как сказку вспоминал я вчерашний день: дом на берегу озера, синие тени, зайцы, купание в безлюдном заснеженном лесу… Было ли это? Но на подоконнике Пихлач! И рюкзак в углу. Есть ещё одно свидетельство — ободранный мой нос. Как он? Я поглядел в зеркальце и увидел, что ссадина затянулась, остался совсем небольшой следок. День чудес преподнёс ещё одно чудо!
«Было! — решил я, окончательно проснувшись, — Всё это было. И есть. Стоит лишь сесть на автобус и поехать. Но, говорят, одна и та же сказка дважды не приходит…»
ПЕПЛОПАД
Странную я получил посылку. Маминой рукой на ней было написано: «Осторожно! Стекло!»
Что за стекло? Зачем оно мне здесь, на Камчатке?
Я осторожно раскрывал бесчисленные обёртки, но пока ничего стеклянного не находил.
Когда-то уже было так: друзья прислали мне бандероль, в которой среди вороха упаковок я обнаружил одно-единственное пёрышко рондо и записку: «Пиши нам письма…».
Но мама-то так шутить не будет!
Наконец я извлёк завёрнутую в вату деревянную резную доску с металлическим ушком-вешалкой. Но стекло тоже было. Оно закрывало круглый циферблат с делениями и словами: «буря», «дождь», «ясно», «сушь».