Как обычно, боцманское имущество помещалось на «Геркулесе» в носу, в кладовых полубака, именуемых на всех судах «шкиперской» и «фонарной-малярной». Туда и направился после разговора с капитаном Беседочка, отыскивая в связке нужный ключ. В кладовой на стеллажах хранились ценнейшие вещи на любой житейский случай. Боцман Беседочка собирал их по всему свету. Бидоны с краской, запасливо прихваченные во время прошлого ремонта в Находке. Натуральный свинцовый сурик, выменянный в Гамбурге. Новые, восковой свежести, манильские канаты, толстые коврики-маты из тростника, чтобы вытирать ноги у коридорных дверей, всевозможные тросы, шкертики, разнокалиберные кисти, флейцы, брезентовые чехлы, тенты… Даже пустая красная бочка нефтяной компании «Эссо».
— А это зачем? — пальцами тыкали в бочку матросы.
— Хорошей работы вещь, — ревниво прикрывал боцмаи дверь в кладовку, — Есть место? Есть. Ну и пусть полежит. Пригодится.
— «На причал»… Как бы не так, — обвёл взглядом своё богатство Беседочка, — Вот кончат работы в шестом трюме, сложу туда. И трюм задраю…
Но тут боцман заметил, как в полутёмном углу на стеллаже что-то ворохнулось. Какое-то движение. Крыса?
Вообще на «Геркулесе» крыс не было. На всех стоянках боцман всегда ставил па швартовные тросы жестяные круглые щитки-тарелки. Направляясь по толстому тросу с берега на судно, крыса не могла одолеть такого препятствия. Но сейчас, может, и завелись? Судно всю весну стоит в ремонте, и, кроме тросов, на борт ведёт широкий трап-сходня.
Вооружившись шваброй, боцман по-кошачьи подкрался к стеллажу. Но из угла вылетела птичка и привычно юркнула в трубу вентиляционного грибка. На стеллаже было гнездо. Маленькое круглое гнёздышко, аккуратно сделанное из сухой травы и пакли. В гнезде лежали четыре светлых, покрытых мелкими ржаво-чёрными крапинками, яичка.
— Вот те на! — удивился Беседочка. — Пока стоим, птицы у нас пообжились…
Боцман вышел на палубу и увидел небольшую птичку. Она сидела на лебёдке, подёргивая длинным хвостиком и глядя встревоженно на боцмана.
— Плисочка, — узнал её боцман и улыбнулся. — Трясогузка… Глупая, как же ты терпишь тут, среди такого адского грохота?
Ему вспомнилось, как когда-то пара таких же птичек поселилась за наличником их хаты на далёкой Черниговщине.
— Не зорь их, Иванко, — говорила ему мать. — Це добри птички-водянички. Когда птиця у хати селиться — к щастью…
Птички целыми днями бегали по соломенной, политой жидкой глиной кровле, перепархивали по тыну, в лёгком, танцующем полёте висели перед наличником, где попискивали птенцы. Счастья в бедной хате не прибавлялось, но глядеть на птичек было так радостно. Как же давно это было! Как во сне…
— Ну-ну, — забормотал боцман. — Ухожу, ухожу… Живи пока, а там видно будет.
…Два раза в неделю ход ремонта судов проверял главный инженер завода. Начальники цехов и мастера собирались в красном уголке корпусного цеха и докладывали, как идут дела.
— «Альтаир»! — называл суда главный инженер, — «Палтус»… А как на «Кунашире»?
Цехи работали на судах бок о бок и, случалось, мешали друг другу. Пытаясь определить виновных в задержке работ, главный гневался. Планёрки становились шумными и нервными. Быть виновным никому не хотелось. Ведь у каждого, кто невольно не выполнял график, были свои причины, представлявшиеся ему самыми серьёзными. Совещание затягивалось. Главный посматривал на часы и дёргался: он не успевал проверить все суда, а в двенадцать часов начинался перерыв, и в красном уголке обедали, играя в шашки, рабочие-корпусники. Около двенадцати в уголок приходила кошка, привыкшая обедать вместе с рабочими. Она садилась против главного инженера и глядела ему в лицо. Он говорил больше и громче других.
Но главному было не до кошки. Тогда она начинала орать. Мастера переглядывались и посмеивались.
— Да уберите вы эту… — не выдерживал главный. Назвать кошку кошкой ему почему-то не хотелось, а другое слово сразу не придумывалось.
— Так ведь всё, Анатолий Фёдорович, — напоминали ему мягко, — обед. Маруська время знает…
— Ну хорошо, хорошо. Проверим коротко «Геркулеса». Как там обстройка?
— В корме работаем, через пару дней уйдём, а нос маляры ещё не дали, — поднялся мастер плотников.
— В чём дело, Шишов? Когда кончите работать в носу?