— Прощения прошу. Вы желали с Тимошей поговорить перед тем, как он заниматься начнет.[11]
— Позже, Варвара Михайловна. Я помню. Сейчас, видите, гость у меня.
— Как скажете. — Женщина поставила на столик вазу с фруктами и вышла с террасы.
Из открытых окон особняка доносилась музыка. Тимоша старательно разучивал утомительные гаммы.
— Продолжай, Сергей, я слушаю, — Зинаида снова принялась за вязание.
— Я в сад вышел, чуть не упал, потому как споткнулся о толстенный кабель, который Савва протянул от будки электрической. Представь, Зина, кругом софиты, прожектора. Люди какие-то копошатся. А в ванную вообще не войти — вонь страшная! — наморщил он нос. — У него там химическая лаборатория. Говорит, вспомнил свои патенты, теперь лаки разных цветов делаю, покроем ими лампы и стекла, такое освещение на сцене будет, нигде такого нет! — И это — наш- то Савва! Мануфактур-советник! А вся труппа тем делом в отпуске пребывает! Отдыхать изволят! — возмущенно добавил он.
Зинаида аккуратно разгладила на коленях полотно, внимательно разбирая рисунок.
— И людей там превеликое множество, рабочие всякие… Жужжат, как комары, — никак не мог успокоиться Сергей.
Зинаида, оторвавшись от рукоделия, хлопнула себя по руке. «Прав Пушкин, прав! Воистину прекрасно лето, когда б не зной, не комары, да мошки. Впрочем, он — всегда прав», — нахмурилась она.
— Что молчишь, Зина? Скажи что-нибудь! — нетерпеливо воскликнул гость.
— Скажу. Жужжат, Сережа, не комары, а пчелы. А комары — пищат.
— Ну, и сиди тут! — недовольным голосом воскликнул Сергей, пораженный ее спокойствием. — А знаешь ли, почему он так театром-то увлекся?
Зинаида замерла.
— Просто голову потерял наш Савва, вот, что я скажу! И не только я! — разгорячено воскликнул гость. — Вся Москва об этом говорит! И, знаешь кто…
— Знаю, Сергей, — оборвала гостя Зинаида, резко поднимаясь из кресла, отчего вязание упало к ногам. — Все я знаю. Все. Мир не без добрых людей! — горько усмехнулась она. — Один добрее другого! Только тебе-то что? А? Ты-то какой интерес в этом деле имеешь?
Подхватив белый ажурный зонтик, и прямо держа спину, она направилась по ступенькам в сад.
Сергей торопливо поднялся вслед за ней.
— Что тебе до Саввы? Оставь меня. Надоел, — бросила Зинаида и, раскрыв зонтик, не оглядываясь, пошла по дорожке.
— Брат он мне! Брат! — крикнул ей вслед Сергей и, махнув рукой, вернулся в дом.
А Зинаида, войдя в садовую беседку, закрытую со всех сторон густой листвой дикого винограда, с тихим стоном опустилась на деревянный пол. Слез не было, просто нечем стало дышать…
«Счастье… Ведь было… И куда ушло? Как вода сквозь пальцы. Была разведенкой, а теперь, считай, брошенка! Уж все знают про Савву и эту… Как унизительно! Надо мной, Зинаидой Морозовой смеются! Надо мной!» — Она рванула ворот блузки и засмеялась. Нелепо и надрывно. Громче и громче. А потом, обхватив голову руками, завыла… как раненая волчица…
Над кустами желтых роз, увивших террасу, деловито жужжали извечные трудяги-пчелы. Из открытых окон дома доносилась музыка. Тимоша старательно разучивал утомительные гаммы…
Массивный дубовый стол был завален бумагами. Савва быстрым почерком дописал последнюю фразу отчета Правления: «Итого за год было произведено четыреста сорок тысяч пудов пряжи, двадцать шесть тысяч пудов ваты и до одного миллиона восьмисот тысяч кусков ткани» и поставил точку.
В комнате было душно. Он поднялся и отворил окно, однако, легче не стало — тягучий летний воздух был полон предощущением грозы.
«Хорошо сейчас в Покровском. С детьми. Окунуться в речку, полежать на берегу, глядя в летнее небо, — мечтательно подумал он. — Хоть и не хотелось бы пока с Зиной встречаться. Впрочем, ехать все равно придется — завтра день рождения Машеньки.[12] Надо бы еще подарки прикупить, — Савва улыбнулся, представив, как обрадуется ему черноглазая певунья. — Что ж. Надо собираться. Но, пожалуй, поедет он туда не один. При посторонних им с Зиной будет легче».
За окном вагона неторопливо сменялись однообразные картинки. Низкое закатное солнце слепило глаза.
— Люблю я, Василий Осипович, российские пейзажи, — Савва, прищурив глаза, смотрел в окно. — Хоть с виду унылы и дики, зато раздольны. Как русская душа. Без конца и без края.
Его спутник — мужчина лет шестидесяти с небольшой бородкой, всю дорогу занимавший Савву увлекательной беседой, согласно кивнул:
11
Старший сын Морозовых. Окончил математический факультет Московского университета, являлся попечителем Коммерческого училища (в последствии — Плехановский институт), входил в совет общины Рогожского кладбища и построил при нем двухэтажную школу. Был расстрелян в 1921 году. Имел трех сыновей. (Адриан — погиб в автомобильной катастрофе в 31 год, Павел — умер в возрасте 25 лет, Савва — скончался в 1995 году. Написал книгу «Дед умер молодым»).
12
Мария Саввишна — старшая дочь Морозовых. Активно участвовала в благотворительных начинаниях семьи. Вместе с А. Фаберже и Ф. Шехтелем работала в комиссии по организации выставки «Художники Москвы — жертвам войны». В советское время работала в системе Наркомпроса. Сохранились ее этюды, написанные под руководством И. Левитана. В 1933 году была помещена в психиатрическую больницу, где через год погибла при невыясненных обстоятельствах.