«Сочту за огромное счастье принять сию святую икону в дар от вас нашему храму. Морозова люди помнят, да и убили его вот, буквально в пяти минутах ходьбы отсюда, — без тени сомнения сказал он. — Сделайте только латунную табличку с пояснением на двух языках — русском и французском».
И вот в июле 2005 года к 100-летию со дня смерти Саввы Тимофеевича Морозова список иконы Саввы Стратилата был перевезен в Канны (при содействии и участии вице-президента Российского фонда культуры Т. Шумовой, администрации компании «Аэрофлот» в лице В. Авилова и И. Чунихина, сотрудницы Федерального Агентства по культуре и кинематографии М. Блатовой, оказавших помощь в перевозке более чем тридцатикилограммовой иконы в окладе) и передан Архиепископу Каннскому и Западно-Европейскому Варнаве на вечное хранение в православном храме г. Канны на улице Александра III. Икона обрела свой храм.
А до этого был февральский вечер 2002 года, когда Московский художественный театр отмечал 140-ю годовщину со дня рождения Саввы Тимофеевича Морозова.
В фойе гостям дарили книги «Дичь для товарищей по охоте». Еще теплые. Только что из типографии…
Уютный зал малой сцены был полон людьми, взволнованные лица которых говорили о том, что все происходящее им не безразлично и что память о человеке, без которого не было бы Московского Художественного Театра, все еще жива.
Я почти не смотрела на экран, где показывали снятый при моем участии документальный фильм «Савва Морозов: смертельная игра», а вглядывалась в лица зрителей — взволнованные, светлые. У многих на глазах были слезы… И вдруг вспомнила: «Бог мой, ведь ровно двадцать лет назад, в феврале, да-да, именно в феврале 1982 года я ездила на Рогожское кладбище… „Сколько бы лет ни прошло, я расскажу…“»
Зажегся свет. Аплодисменты взорвали тишину. Ведущий, заведующий литературной частью МХТ милейший Николай Шейко поцеловал мне руку и предоставил слово…
На торжественном вечере не было лишь главного режиссера МХТ… Был занят…
Поздно вечером мы вышли из театра. Вспомнился один из наших последних разговоров с Олегом Николаевичем Ефремовым:
— Мы еще поставим в Камергерском памятник… Поставим! Представьте, Наташенька, скамейка напротив театра, а на ней сидят трое — Морозов, Станиславский и Немирович. Говорят, вроде, о своем, а сами внима-ательно наблюдают за нами…
— А вы не боитесь, Олег Николаевич, что им не понравится те, кого они увидят?
— Боюсь. Но мы — исправимся, — грустно улыбнулся он. — И непременно станем лучше. Непременно! Иначе и быть не может…
«…мануфактур-советник с бритым черепом…»
«…экзальтированная особа по имени Наталья Вико…» «…экстаз самообожания…» «…образчик дилетантской манерной женской прозы…» «…Название книги, как вы понимаете, родилось именно отсюда. Оказывается, где-то что-то на эту тему написал Горький. Типа: „Я заказал Сене дичь…“» «…фильм с безыскусным заголовком „Савва Морозов“…» и т. д.
Это о Савве Морозове, обо мне, книге, документальном фильме… и о себе… — корреспондент(ка) газеты «Новые Известия» в отчете о юбилейном вечере…
Через несколько дней после выхода книги, приехав на дачу, я открыла окно, чтобы проветрить кабинет. В гостиной зазвонил телефон. Положив книгу о С. Морозове на подоконник, я вышла. А когда вернулась — увидела белого голубя, который, наклонив головку, сидел на книге, будто пытался заглянуть внутрь черными бусинками глаз…
В течение трех дней голубь то улетал, то снова возвращался на отлив у окна кабинета. И даже позволил себя сфотографировать…
Скажете мистика? Возможно. Но ведь мистика — всего лишь то, что неподвластно рациональному человеческому разуму…
А одной тайной в истории, все-таки, стало меньше! Во всяком случае, для меня самой…
— Как мне надоел дождь, Савва, кабы ты знал! Поливает, будто осень на дворе. Тоску навевает!
— Зинаида, голубушка моя, такой дом тебе построил, вся Москва только о нем и говорит, а ты еще смеешь о тоске рассуждать? — коренастый мужчина средних лет смотрел смеющимися глазами.[1]
— А тебе не приходило в голову, Саввушка, что я могу просто по тебе тосковать? Ты вечно пропадаешь по своим делам, а мы с детьми только то и делаем, что вспоминаем, когда видели тебя в последний раз. Вскорости забудешь, как выгляжу! — повернувшись к зеркалу, Зинаида привычным движением заколола шпилькой темные волосы и довольно глянула на свое отражение.
— Да уж, забудешь, как же! — Савва порывисто обнял жену. — Не для того, наверное, тебя у племянника увел![2]
1
О роскошном особняке С. Т. Морозова на Спиридоновке (в настоящее время — дом приемов МИД РФ), который правильнее называть — особняком Зинаиды Морозовой, т. к. дом был оформлен на ее имя, ходили легенды. Однажды адъютант Московского Генерал-Губернатора сообщил С. Т. Морозову о желании Великого князя Сергея Александровича осмотреть особняк, о котором столько говорят в Москве. «Так он хочет именно приехать осмотреть мой дом? — уточнил Савва Тимофеевич. — Что ж. Милости просим». Когда Великий князь приехал, с чудом архитектуры его знакомил мажордом. Самого Саввы Тимофеевича дома не было, что привело Сергея Александровича далеко не в лучшее расположение духа.
«Ну, так видеть — то хотели не меня, а мой дом… Так что не обессудьте…» — пояснил потом Морозов.
2
Зинаида Григорьевна Морозова (урожденная Зимина) в 17 лет вышла замуж за Сергея Викуловича Морозова — племянника С. Т. Морозова, который был старше ее на семь лет. Муж вскоре отошел от работы в Товариществе «Викула Морозов с сыновьями», и начал вести праздный образ жизни — женщины, карты, скачки, охота. Однажды, проявив своенравный характер, Зинаида Григорьевна пришла на бал в клуб Никольской мануфактуры одна — муж накануне уехал на охоту, и попала под опеку Саввы Тимофеевича Морозова. С этого дня начались их тайная переписка и встречи. Савва, серьезно увлекшийся Зиночкой, стал настаивать на ее разводе с мужем, и 26 января 1887 года брак Зинаиды Григорьевны и Сергея Викуловича был расторгнут. Влюбленные начали встречаться открыто. Для старообрядческого клана Морозовых происходящее стало настоящим позором. Однако, заявление Саввы о том, что они ждут ребенка и решили пожениться, вынудило его родителей дать согласие на брак. В год свадьбы Зинаиде был 21 год, Савве — 26.