На премьеру спектакля нового Московского Художественного Театра «Царь Федор Иоаннович», проходившую в арендованном здании театра «Эрмитаж» в Каретном ряду Савва не попал — забот на мануфактуре было невпроворот. Смог заехать в театр лишь через несколько дней, да и то, в середине пьесы и… был поражен. Все было из детства — сказочные декорации, старинные наряды и головные уборы, которые, он знал, собирались для спектакля по самым глухим деревням. Потеряв счет времени, Савва заворожено наблюдал, как на сцене разворачивается историческая национальная трагедия. Пожалуй, именно в тот день из главного пайщика товарищества Художественного театра, Савва превратился в страстного и преданного поклонника молодого театра, который был нужен и ему самому, как отдушина, как спасение от пожиравшей жизнь рутинной череды событий.
Размышления Саввы прервал мелодичный женский голос:
— Не верите? Так я вам докажу!
В зал стремительно вошла молодая женщина в длинной шуршащей юбке и белой кружевной блузке с маленьким воротничком. Было в ее облике что-то необычайно милое, воздушное, весеннее. За ней едва поспевал мужчина с тростью в руке.
— Константин Сергеевич, — веселым голосом обратилась она к Станиславскому, — представьте, господин Гречанинов не верит, что я могу свободно взять от нижнего «соль» до верхнего «ля»! Будьте же свидетелем в нашем споре!
На мгновение она остановилась, чтобы отдышаться, потом глубоко вдохнула и запела…
Голос необыкновенной силы и красоты заставил Савву прикрыть глаза…
— Ну, что? — закончив пение, с победной улыбкой спросила она у Гречанинова, скользнув взглядом по сидящему в отдалении Савве. — Все композиторы такие недоверчивые?
Гречанинов только развел руками, признавая поражение.
— Марья Федоровна, что это вы расшумелись? Вон, Савву Тимофеевича разбудили, он тут вздремнул было, — колко пошутил Немирович, поправляя манжет рубашки.
Савва, смутившись, поспешно поднялся и направился к сцене. Ему было определенно знакомо лицо женщины. Конечно же, — Мария Желябужская, на сцене — Андреева, которую он, несомненно, видел и раньше. Но сейчас Савве, еще находившемуся во власти волшебных звуков голоса, казалось, что он увидел ее впервые. Красивые руки, мягкие волнистые волосы, изящная шея, темные манящие глаза…
— Вы дивно поете! Просто чудо! — сказал он чуть хрипловатым голосом.
— Спасибо, — Андреева пристально взглянула, точно пытаясь приникнуть вглубь мыслей.
«Глаза у нее удивительные, большие, темные и печальные. Как у итальянской мадонны…» — подумал Савва.
— Савва Тимофеевич, что это вы смотрите на меня, будто в первый раз увидели? — по лицу Андреевой скользнула улыбка.
«Улыбается, а глаза все одно — печальные» — промелькнула мысль.
— Или что не так во мне? — Она запустила длинные пальцы в копну вьющихся волос.
Савва опустил глаза и, не зная куда деть руки, достал портсигар.
— Здесь нельзя курить, Савва Тимофеевич. Знаете ведь наши порядки, не мне вам говорить, — сказала она насмешливо-укоризненно, дерзко глядя ему в глаза.
— Да-да. Конечно… конечно… — Савва, наконец, выйдя из оцепенения, повернулся и, не оглядываясь, быстрыми шагами покинул зал.
Андреева проводила его задумчивым взглядом…
— Что это вы замерли, Марья Федоровна? Я вас второй раз на сцену приглашаю! — услышала она за спиной голос Станиславского и поспешно обернулась с улыбкой на лице.
— Да так, Константин Сергеевич… Чепуха в голове завелась…
Переступив порог дома, Савва прислушался к оживленным голосам и взрывам смеха, доносившимся из гостиной.
— Что, у Зинаиды Григорьевны опять гости? — устало спросил он у дворецкого, который лишь растерянно развел руками.
Купив на тихой аристократической Спиридоновке дом с садом на имя Зинаиды Григорьевны и отстроив на его месте новый особняк, Савва даже предположить не мог, что жена так полюбит устраивать роскошные приемы.
Первый же званый обед по случаю новоселья был организован и обставлен Зинаидой со всей помпезностью с участием всего именитого купечества. Решив угостить гостей «чем-нибудь вкусненьким на десерт», она не поленилась самолично отправиться в частную оперу Саввы Ивановича Мамонтова и пригласить на новоселье блиставшего там Федора Шаляпина. А потом непрерывной чередой пошли вечера и балы, на которых Зинаида непременно хотела видеть аристократическую элиту.