Светлана мрачно постукивала пальцами по столу.
Не такая уж она и милая, как мне казалось, пока ее сын болел.
— Что ей было рассказывать мне? — не выдержала я. — Что она спала с мальчиком из моей детсадовской группы?
Стук резко оборвался.
— Ты должен сам сказать ей.
Костя уставился на нее, уставился чуть ли не в ужасе.
— Мама!
— Если вы так друг друга любите, она имеет право знать все!
— Что именно? — мысли метались, как испуганные сороки.
Он — все же сделал пуск с Байконура? Один из орущих диточек был от Кости? Он ее бил? Угрожал?
— Костя! — нажала мать.
Он покраснел и будто бы сдулся.
— Ну, хорошо. Ладно!..
— Я сам скажу ей! — он с грохотом ударил рукой о стол. — Я следил за тобой. Много лет следил! С тех пор, как увидел пять лет назад в Онкоцентре. И моя милая, добропорядочная мать застала нас с Анькой орущими в коридоре, когда твоя бабушка умерла.
Я удивленно на него посмотрела.
— Следил за мной? Но зачем? Почему ты просто не подошел и не сказал мне, кто ты?
— Потому что он — трус, — сказала Светлана. — Я ему сто раз предлагала просто сходить к тебе. Вдвоем, если он так боялся. Но нет! Мой сын продолжал за тобой следить, попутно приплачивая девушке, которая уже пыталась его обманывать. Теперь эта девушка мертва, а ее брат пытался убить моего сына.
Я осторожно потерла горящее ухо. История закручивалась в какой-то невыносимо тугой клубок абсурда. Трус? Костя — трус?.. Вот я, лично, ненавидела Байконур просто так. За ее яжематерную сущность и вопли яжедетей. Потом — за ложь, что она и ее грязноротый брат рассказывали в полиции. За свой позор, за ее хабальскую гордость… За неспособность поставить ее на место!..
Ее ненавидели все соседи по стояку. Пузырились от ярости, просто ничего не могли поделать.
Мог ли Костя ненавидеть ее так же яростно, как ненавидели мы?
— Ни я, ни ваш сын этого не делали, — сказала я Свете. — Я понимаю, что вы не хотите, чтоб он женился на бабе моего возраста, которая скорее всего не сможет ему родить… Но дети — это не гарантия счастья, понимаете?! Такое чувство, что вы надеялись, что ваш сын умрет! Потому и притворялись моей подругой!
— Я никогда не притворяюсь, Елена! В отличие от тебя! Я много раз заговаривала с тобой о сыне, но ты даже приблизительно не помнила о ком речь.
— Да потому что мы все были влюблены в нее! Все! Вся группа! — прорычал Костя и тут же осекся, схватив себя за живот. — Черт…
— Шов разошелся? — воскликнули мы, позабыв про распри.
— Нет, девушки, — поморщился он. — Что я хотел сказать… Лена сохранила только мою записку. Может быть, я и трус, но я не хотел закончить, как ты, мама. В ожидании. Ничего не делая, не пытаясь. Ты просто сидела и просто тупо ждала. А я хотя бы пытался… Если не приблизиться, то забыть. Я думал, может у нее кто-нибудь появится. Кто-то лучше меня и я успокоюсь.
— Прекрати! — процедила она.
— Нет, я не прекращу. Я не убивал Аню и точно ей не платил. Я был бы счастлив, если бы она рассказала Лене, что я за ней слежу. Это бы сдвинуло все с мертвой точки.
— Тогда из-за чего вы тогда ругались?
— Я дал ей деньги, чтоб она сделала аборт! — он чуть ли не сплюнул под ноги. — Ты довольна, ма? Я периодически продолжал с ней трахаться, если не мог никого получше найти. И еще, выстрел в голову, — Костя посмотрел на меня. — В мае месяце, уже в этом году, ты помнишь, когда привела к себе того, бывшего хоккеиста? Я психанул и пошел к милой Аннушке, невзирая на ее парня. Видимо я напился, потому что через месяц Аннушка начала размахивать тестом и кричать, что это — все от меня.
— А, — сказала я, зло, — ты придурок. Бэ — бывший хоккеист отныне — прораб! У него своя ремонтная фирма. Он мне ремонт делает. Просто выпили по стакану в память о прошлых днях, когда мир был прост, а мы — почти знаменитости. Ты бы знал это, если бы еще чуть-чуть за мной пошпионил, вместо того, чтобы психовать…
Он потер густые, отросшие оленьей шерстью волосы.
Глава 22
Лежа в его объятиях, я думала о другом.
Не о мужике, а о деле. Говорят, что журналист — это не профессия, журналист — это диагноз! Нормальная современная женщина должна упасть в обморок и позвонить своему терапевту. Занести ему денег и рассказать, что твоя любовь — сталкер, абьюзер беременных и чуть ли не шантажист.
А я лежу, грустно думаю, какой он стал худенький и еще, как сильно его люблю. И так здорово снова чувствовать его запах, упругую силу густых, как щетка, волос. Целовать его губы, грудь, руки, шрам над пупком…
Его руки чувствовать снова на своем теле. И пытаться не потерять контроль. Мне тоже хотелось, но я ему не позволила. Доктор сказал — никаких активностей, только если я все сделаю сама. Бедный доктор, я его довела своими расспросами. Думала, в конце он меня сожжет и распылит пепел над Амуром.