Итак, судьба Дени была решена. Впрочем, он и сам не слишком сопротивлялся. Может быть, ему нравилось, что дядя держался независимо, был в плохих отношениях со своими собратьями по капитулу и сатирически изображал их, и он надеялся, став впоследствии каноником, тоже сохранить независимость?
Так или иначе, но одиннадцатилетний Дени без особого недовольства отправился в Лангрский иезуитский коллеж.
И четыре года, которые он провел там, не прошли бесследно. Не только потому, что Дидро уже в первом классе — грамматики — многому научился. Если бы он на себе не испытал, что такое изощренная власть иезуитов над неокрепшими умами, он бы и впоследствии не боролся так неистово за статью Даламбера для «Энциклопедии» — «Школы». Автор требовал, чтобы монополия на народное образование во Франции у иезуитов была отобрана и школы перешли к государству. Дидро его поддерживал.
Но это произошло много позже. Встреча Дени Дидро с отцами иезуитами в школе была первой, но не последней. История же того, как из духовного учебного заведения — а он учился даже в двух — вышел воинствующий безбожник, и не первая и не последняя. Кафедра богословия нередко служила как бы трамплином к безверию.
Но до прыжка через этот трамплин, до отрицания всех религий и самого существования бога в одном ли лице, или в трех, было еще далеко. Пока же Дени продолжал жить дома, в своей мансарде, но ежедневно ходил в коллеж и радовал родителей своими успехами в латыни и математике.
Так же быстро, как его одаренность, любознательность и трудолюбие, дал себя знать и боевой, драчливый нрав мальчика. Однажды Дени затеял такую драку с товарищами, что святые отцы запретили ему несколько дней являться в коллеж. Вероятно, «отлучение» не так бы уже его огорчило, но на один из этих дней пришлись публичные экзамены и, главное, раздача годовых наград.
Что делает Дени? Несмотря на запрещение, утром является в коллеж. Швейцар, следуя приказу, его не пускает. Дени настаивает. Тот непреклонен. Мальчик пытается проскользнуть мимо швейцара. Страж ударяет его своей алебардой. Дени все-таки прорывается в актовый зал. Между тем алебарда его поранила, хлещет кровь. Мальчик завязывает рану носовым платком и, забыв о ней, отвечает так, что заслуживает аплодисментов. Хорошо, что у святых отцов хватает ума, раз уже он прорвался, не отстранять Дени от экзаменов и даже присудить ему три премии: за сочинения, за поэзию и за меморию.
Получив их, Дени отправляется домой.
Мадам Анжелика поджидает возвращения Дени с волнением, столь естественным для матери. Она видит сына еще издалека. Он несет целую гору книг, полученных в награду. Стопка достигает самого подбородка. А три лавровых венка — они велики ему — спустились на плечи. Мать бежит сыну навстречу, ведет к отцу. При виде книг и венков почтенный человек прослезился. Дени на всю жизнь запомнил этот день. Но о своей ране мальчик ничего не говорит родителям. Только через несколько дней, меняя Дени белье, мать обнаруживает рану. Вот сила воли, вот выдержка! Как не вспомнить спартанского мальчика, спрятавшего лису за пазухой и позволившего ей выесть все его внутренности?!
Было и другое. Однажды Дени заявил отцу, что коллеж ему надоел и заниматься он больше не хочет.
Другой отец стал бы настаивать, уговаривать, угрожать. Метр Дидье и не подумал. Понюхал табаку, поглядел на мальчика поверх очков и спокойно сказал:
— Не хочешь больше учиться? Изволь! Но раз так, ступай в мастерскую. Будешь ножовщиком.
Дени согласился.
Дней пять мальчик бился над изготовлением ланцетов. У него ничего не получалось. Отец молчал. Дени портил материал, ломал инструменты. Отец притворялся, что ничего не замечает.
К исходу пятого дня он так же миролюбиво спросил:
— Что, ножовщик из тебя не выходит?
Дени ничего не ответил. Но на следующее утро он собрал свои учебники и тетради и как ни в чем не бывало отправился в коллеж.
К чести иезуитов, надо сказать, они понимали, какой это необычайный подросток, и ни за что не хотели его лишиться.
23 августа 1726 года на тринадцатилетнего мальчика надели сутану, и сам Партиллан де Годрэн, епископ и герцог Лангра, пэр Франции, выстриг ему кружок на голове — тонзуровал его. Круглая плешь называлась тонзурой и посвящала человека богу.
Тонзуровать в таком возрасте разрешал закон 1696 года. И что же в этом удивительного, если в пять лет можно было стать королем, а в невесты Людовику XV прочили трехлетнюю испанскую инфанту?
С тех пор Дени носил духовное платье. Представьте себе его в длиннейшей черной сутане, с монашеской шапочкой на голове! Он и росточку-то был еще небольшого, и ухватки у него были мальчишеские. И все равно теперь его называли аббатом. «Аббат Дидро, сюда!», «Аббат Дидро, туда!», «Здравствуйте, аббат!», «Как вы поживаете, аббат?»