Дигенис Акрит [Византийская эпическая поэма]

Поодаль мы уселись с ней под деревом тенистым,—
310 Ведь солнце полпути уже прошло по небосводу.
А между тем опять втроем собрались апелаты
И в изумленье говорить друг другу стали двое,
Невозмужавшие еще и телом и рассудком:
«Поистине, чудесное нам зрелище предстало:
315 Соперник безоружен был, с одной дубинкой, пеший,
А мы вооружением владели превосходным;
Бежали тысячи от нас, и города мы брали,
И вот он наголову всех разбил нас, как младенцев,
Наполнил страхом, трепетом, жестоко опозорил.
320 То, верно, дух, живущий здесь[403], иль чародей могучий,—
Ведь не разят его мечи, не трогает оружье,
И словно дикой яростью его дубинка дышит.
Коль был бы человеком он, как все, обыкновенным,
То тело бы имел с душой и смерти бы страшился,
325 Не становился бы под меч, словно бесплотный призрак.
Нет, видно по всему: то — дух, живущий в этом месте,
И лишь в воображении вступил он с нами в битву,—
Ведь несравненную его красу мы увидали,
И та краса сиянием лучи затмила солнца,
330 Казалось, будто ожило[404] пред нами изваянье».
И меж собой вели они бессмысленные речи,
Когда промолвил Филопапп им старческое слово:
«Напрасно повторяете вы, дети, небылицы,
Чтоб неудачи объяснить и души успокоить.
335 Не духа — мужа я видал, достойнейшего мужа,
Ведь щедро наделил Христос его дарами всеми:
Красою, мужеством, умом и смелостью великой,
Да быстроту безмерную к дарам своим прибавил.
А нам троим одно теперь осталось утешенье,
340 Что не было свидетелей, никто не видел боя.
Отвагой возвеличено гремело наше имя,
А ныне опозорено — всего один лишь воин
Сумел осилить нас троих. И вот совет мой, дети:
Не подобает оставлять обиды без возмездья —
345 Давайте поторопимся, друзей своих отыщем,
Ведь сколько бы ни хвастался — не всех он уничтожил;
И если хочет бог того, мы снова соберемся
И среди ночи на врага обрушимся внезапно.
Коль верх сумеем одержать, исчезнут все печали,
350 И скорбь исчезнет, что храбрец посеял в наших душах.
А девушка достанется тебе, Иоаннакис[405],
Не в состоянье мой язык воспеть ее достойно,
Ни одному, поистине, из смертных не случалось
Красу такую увидать — я сам тому свидетель,
355 А мне ведь пятьдесят второй уж год пошел от роду,
Немало взял я городов и стран немало видел,
И таяли ряды врагов перед моей отвагой,
Как меркнут хороводы звезд перед лучами солнца.
Смелей же будь, прекраснейший, и ждет тебя награда!»
360 Пришлись обоим по душе те речи Филопаппа,
И вот на холм они взошли, чтоб дать сигнал для сбора.
Горели долго факелы[406], всю ночь светили ярко,
Но понапрасну — на призыв никто не появился.
И Филопаппа спутники такое предложили:
365 «Храбрейший старец, для чего ты зря нас утомляешь?
Неужто в нашей доблести тебя не убедили
Трофеи величайшие — о них тебе известно —
Награды, что стяжали мы в ожесточенных войнах?
Не приходилось испытать нам горечь поражений,
370 И изумлялся ты делам необычайным нашим,
Но вот повержены врагом, как новички в сраженье,
А остальные[407] воины от рук его погибли.
Коль хочешь ты последовать детей своих совету,
Оставим бесконечные, ненужные заботы
375 И к Максимо[408] отправимся — ведь нам она родная —
И обратимся с просьбой к ней, попросим о подмоге;
Надежны воины ее,— ведь сам ты это знаешь.
Не вздумай только говорить о пораженье нашем:
Узнает если обо всем, то не пойдет с тобою;
380 С умом и осторожностью исполни это дело,
Чтоб стала соучастницей и план наш поддержала.
Добьешься помощи ее,— победа будет нашей,
А мы, когда огонь зажжешь, с тобой соединимся».
Одобрил Филопапп совет, словами их довольный,
385 Вскочил он сразу на коня и к Максимо поехал.
Происходила же она от женщин-амазонок[409],
Которых Александр царь привел из стран брахманов[410];
Равнялась с предками она своей могучей силой,
А битва для нее была усладой высшей в жизни.
390 И вот приехал Филопапп, пред Максимо явился
И, ласково приветствуя, спросил: «Как поживаешь?»
Ответ услышал: «Хорошо, по милости господней!
А ты, славнейший, как живешь, как дети поживают
И отчего, скажи, один без них ко мне приходишь?»
395 Ответил женщине старик, не открывая правды:
«Сыны мои, о госпожа,— Киннам, Иоаннакис —
Здоровы с божьей помощью, пошли они на стражу
И истребить до одного стремятся непокорных.

403

.. дух у живуший здесь . . . Здесь — свидетельство распространенной в Византии веры в духов (στοιχεΤον), населявших отдельные местности.

404

... будто ожило... Ср. тот же образ у Анны Комнины в описании ее матери (Op. cit., I, р. 146).

405

Здесь, как и ниже (стих 415), по-видимому, отзвук популярной в акритских песнях истории, в которой Дигенис выступает соперником Иоаннакиса (Яннакис, Яннис) и похищает у него невесту, по другим вариантам —жену. См. Р. Kalonaros, Op. cit., II, p. 231—235.

406

Горели долго факелы... Такой способ сигнализации, применявшийся в Византии, засвидетельствован еще у Гомера и Геродота.

407

...А остальные... Т. е. сорок пять перебитых Дигенисом воинов (см. выше, 129 сл.).

408

...Максимо... В переводе принято написание этого имени в Τ я Α (Μαξιμώ). В ГФ всюду — Μάξιμου. Здесь в поэме выступает характерный для эпического творчества многих народов образ девы-воительницы.

409

Перед нами отзвук преданий об Александре Македонском и легендарном племени воинственных женщин-амазонок. Ср.: Страбон (I в. до н. э.— I в. н. э.). География, XI, 5. Предания эти были известны византийцам из «Жизни Александра» Псевдо-Каллисфена (см. прим. к IV, 29; Trois poemes… ed. W. Wagner, p. 56 sq., 5466—5586).

410

...из стран брахманов...— из Индии.