Вопрос о том, какие версии представляют собой оригинальную редакцию памятника — ГФ и Тихонравовская редакция «Девгениева деяния», где говорится о Василии[538], или Т и А с Романом и Никифором,— не может быть пока окончательно разрешен за отсутствием архетипа поэмы. Как мы видели, на это существуют прямо противоположные точки зрения. Сопоставление отдельных стихов ГФ, Э, Т и А, свидетельствующее о большей древности оригиналов первых двух версий, следы более позднего редактирования в соответствующих местах Г и А («монголы», и Ахайя, относящиеся к XIII в., тогда как «персы» ГФ, могли появиться гораздо раньше) заставляют нас считать вариант с Василием первоначальным,— скорее всего эпос упоминал сначала Василия I, замененного в более поздней редакции Романом I.
Весьма существенно было бы здесь установить, оригинальна ли сцена битвы Девгения с Василием в русской повести. Однако и эта проблема вряд ли может быть сейчас разрешена из-за отсутствия необходимых текстов (мы лишены не только архетипа «Дигениса», но и архетипа древнерусской повести и ее греческого оригинала). М. Сперанский, А. Грегуар, А. Стендер-Петерсен, А. Шмаус считают, что эта сцена оригинальна и содержалась уже в первоначальной редакции византийского эпоса. Для Грегуара указанный эпизод является краеугольным камнем его теории о происхождении эпоса в павликианских кругах (вражда к гонителю павликиан Василию I). Теория эта, однако, не находит подкрепления в греческих текстах памятника. В то же время многие ученые — Г. Вартенберг, П. Калонарос, С. Кириакидис, А. Вайян — подвергают серьезному сомнению оригинальный характер этого эпизода; некоторые (А. Мазон, Дж. Маврогордато) вообще считают, что при анализе средневековых памятников нельзя привлекать фольклорные тексты, сохранившиеся в гораздо более поздней записи. Действительно, «Девгениево деяние» носит ярко выраженный фольклорный характер, оно серьезно уступает в историчности греческой поэме, а Тихонравовская редакция известна нам лишь в рукописи 1744 г. При этом во всех других редакциях повести указанный эпизод отсутствует — в том числе в Мусин-Пушкинской, восходящей к тому же прототипу, что и Тихонравовская, и в Титовской (отличающейся в целом значительной архаичностью лексики и полнотой (см. ниже, стр. 174 сл.).
Эти обстоятельства заставляют подходить с большой осторожностью к гипотезе Грегуара и его сторонников; предположение последнего о том, что правительственная цензура уничтожала в X в. «антиимператорские» тексты «Дигениса» и заменяла их лояльными, в то время как оппозиционная павликианская версия была сохранена болгарскими павликианами и через них попала на Русь [539], представляет собой чисто теоретическое построение, не подкрепляемое никакими источниками.
Исследователи обращали внимание на сходство в русской повести эпизодов столкновения Дигениса с императором и его же битвы с Филиппапом и Максимианой. А. Шмаус считает второй эпизод вторичным, сделанным по образцу первого, но, не говоря уже о том, что это отнюдь не доказывает присутствия сцены битвы с императором в архетипе греческой поэмы, указанный параллелизм получил и прямо противоположное истолкование (А. П. Каждан, С. Кириакидис). По мнению последнего, образу Дигениса вообще придана в русской повести гораздо большая воинственность, чем в греческой поэме[540]. Так, в «Девгениевом деянии» (Тихонравовская редакция) герой сбрасывает с коня отца Стратиговны, к которому он полон почтения в греческих версиях. Вообще сцены с императором и отцом Стратиговны отнюдь не единственные, отличающие Тих. от греческой поэмы. После первой охоты герой убивает трехглавого змея, прилетевшего к источнику; он отпускает на свободу находившихся у него в плену Филиппапа и Максиму, а затем Канама и Иаакима, которых отнюдь не забирает в плен в «Дигенисе Акрите».
Внимательное чтение греческих текстов также не дает таких доказательств. Вряд ли есть основания видеть намек на поражение императора в его словах Дигенису «владей (εχε), дитя мое, всей Романией» (Т 1541, А 2407). Прежде всего, мы не знаем, точно ли отражает этот стих оригинальную редакцию (сопоставление его с ГФ IV, 1023 сл. заставляет усомниться в этом). Если же он и оригинален, то как совместить указанное толкование с тем, что несколькими стихами ниже император назван в этих же версиях «победителем»? Не более понятно, как может император всерьез отдать Дигенису свое царство, после того как герой в самых верноподданнических выражениях обещал подчинить императору его врагов. Как может он, отдав царство, жаловать после этого Дигенису владения его сосланного деда, обещая скрепить это хрисовулом, дарить ему драгоценные ткани, а затем отослать его (так и сказано в А 2415—έπρόπεμψε). Истолковать έχε как намек на поражение — значит допустить в двух сохранившихся версиях явные несообразности, пропущенные редакторами. Не проще ли считать, что последние были далеки от такого толкования и вложили в уста восторгающемуся императору ни к чему не обязывающую поэтическую гиперболу. Вспомним, что в ГФ IV, 1027 он предлагает герою дать все, что тот пожелает, а в IV, 1080 сл. ставит его выше всех людей. В таком понимании место это вполне увязывается со своим контекстом. Император предлагает в следующем стихе Дигенису: «можешь проходить (διέλ&ε) по Романии с севера и по всем ее землям и встречай почет вместе со своими приближенными...»; затем речь идет о владениях сосланного деда Дигениса. Скорее всего герою просто предоставляется право свободно разъезжать по всей стране, встречая всюду почет. Смысл £χε: «Вся Романия — перед тобою»; «в твоем распоряжении» и т. п.
538
Подробнее о Тихонравовской и о других известных нам редакциях «Девгениева деяния» см. ниже, стр. 173 сл.
539
Н. G г е g о i г е. Note sur le Digenis slave. «Byzantion», X, 1935, p. -337; idem. Le Digenis russe. Russian epic studies, ed. by R. Jacobson and S. Simmons. Philadelphia, 1949, p. 157.