Разумеется, у нас нет возможности неопровержимо доказать и отсутствие в каких-либо не известных нам греческих версиях «Дигениса Акрита» (в том числе и в оригинальной версии) этого эпизода из русской повести. Мы хотели показать лишь неизбежную гипотетичность упомянутых теорий, вызванную современным состоянием источников.
Выше уже говорилось о некоторых исторических событиях, отразившихся в поэме,— битве 863 г., походах Хрисохира, переходе внука Омара, Абу Хафса, на сторону греков. Поэма содержит и другие исторические, а также географические свидетельства. Неоднократное упоминание Евфрата говорит о 928—1071 гг., когда берега этой реки служили границами империи. Слова матери эмира (ГФ III, 150) о «платке Неемана», хранящемся в Эдессе, могли бы дать для первоначальной версии поэмы terminus ante (juem — 944 г., когда из Эдессы в Константинополь была перенесена известная реликвия — платок с изображением Иисуса, который, по преданию, осушил этим платком свое лицо и послал его царю Эдессы Абгару. Однако недоказанным остается прежде всего тождество этих реликвий. Вполне вероятно существование в Эдессе или в другом месте (под словом ήμιν: «у нас» мать эмира не обязательно подразумевает Эдессу, а, возможно, говорит вообще о мусульманах — ср. III, 139 сл.) какой-то неизвестной нам реликвии, связанной с библейской легендой о пророке Елисее и Неемане (IV Книга царств, 5). Таким образом, стих этот не может считаться надежным свидетельством.
Покорение Дигенисом Тарса и «маврохионитов» связано, по-видимому, с походами Никифора Фоки в 965 и 968 гг. Упоминание об Эдессе (Рахабе) как мусульманском укреплении свидетельствует о времени до 1031 г., когда город этот был взят греками. Трудно сказать, насколько ценно для хронологии поэмы свидетельство о прочном мире, установленном Дигенисом (ГФ VII, 221 сл., VIII 227); можно предположить, например, что здесь имеются в виду последние годы правления Никифора Фоки (это совпало бы с Т и А), но не исключено, что автор имел в виду какую-нибудь другую передышку,— мирные договоры и обмены пленными между греками и арабами не были редкостью на протяжении IX—XI вв.
Отмеченные реминисценции существенны для датировки первоначальной редакции памятника. Действие поэмы развертывается, как мы видим, на фоне событий IX—X вв., в основном в 30-х — 60-х годах X в. и во всяком случае — не позже 1031 г. Судя по содержанию поэмы, автор первоначальной редакции (мы имеем в виду редакцию, в основном соответствующую содержанию ГФ, Т, А) не знал о взятии Эдессы и знал о победах Никифора Фоки. Таким образом, первоначальная редакция была составлена скорее всего между 70-ми годами X в. и 20-ми годами XI в. Быть может, уже тогда появились различные версии поэмы — так Василий I (если справедливо наше предположение) мог быть еще в X в. заменен более близким по времени Романом I.
Поэма содержит и ряд более поздних напластований (со 2-й половины XI и до XIV в.), целью их, вероятно, было осовременить повествование. Они существенны для датировки отдельных версий «Дигениса Акрита» (ср. ниже, стр. 168 сл.). В ГФ это, например, упоминание о дани Иконию (XII—XIII вв.), косвенное свидетельство об обесценении монеты (с середины XI в.); быть может, упоминание о войсковых врачах (институт, получивший более широкое распространение при Алексее I Комнине); в Т и А — упоминавшиеся уже «монголы» (скорее всего, вторая половина XIII в.); в А — победа императора в Ахайе (очевидно, намек на битву при Пел агонии в 1259 г.); в Э — «турецкие мечети» (возможно, с конца XI в.) и т. д.
Так, около второй половины XIII в. появляются новые обработки поэмы, старые тексты, восходящие к событиям IX—X вв., «осовремениваются». Эту особенность известных нам версий, разумеется, следует учитывать, говоря об отражении в поэме византийской идеологии, быта, предметов материальной культуры.