— Полный отстой, — поморщившись, произносит Эш, пряча дамский браунинг в сумочку. — Нафига он Хантеру живым сдался, не пойму.
— Это не тот, кто нам нужен. И зря ты так быстро. Я хотел расспросить его о хакерах.
Ронин прячет пистолеты под пиджак, берет салфетку и тщательно стирает отпечатки пальцев со своей чашки.
— У-гу! — Эш выдыхает облачко дыма. — Во, он бы тебе наплел, представляю! Он же под «глюкозой» был, неужели не понял? С год назад ребята из «Керосинки»[35] нахимичили препарат. Говорили, что если принять «глюкозу», то никакой мэссидж не берет. Только бред это все. На него подсаживаешься, как на наркотик, без дозы жить не можешь. Раз в два часа надо «колесо» глотать. И все равно без толку. Месяцами можно держаться вне игры, а потом вдруг срываешься и мочишь всех подряд. Всех, кто под руку подвернется. Прикинь, клево, да? Типа, норму добираешь.
Она тоже протирает салфеткой свою чашку.
— Пора делать ноги. — Эш гасит сигарету в пепельнице. — Подожди меня на выходе. Я на секундочку.
Она встает, с пепельницей в руке и сумочкой на плече направляется к стойке. Бармен и официантка поворачивают к ней головы.
Ронин смотрит, как соблазнительно двигаются две выпуклости под ее юбкой. Потом на подтек кровавой слизи на подбородке Годзиллы. Встает и выходит на галерею.
Здесь слоистый шум супермаркета звучит мощнее, отчетливее и гуще. Ронин впитывает в себя звуки шагов множества ног, всплески разноголосой речи, какофонию игровых автоматов, обрывки мелодий, доносящиеся из разных концов огромного зала, музыкальные проигрыши перед объявлениями и речитатив рекламы. В этом бурлящем потоке звуков незаметно и без следа, как два камешка в глубокой воде, тонут два сухих щелчка, вырвавшиеся из неплотно прикрытых дверей итальянского кафе.
Ронин кладет локти на перила балкона, наклоняется и смотрит вниз.
Люди, снующие этажом ниже кажутся беззащитными и беспечными идиотами. Ни один не задрает голову, ни один не чувствует на себе холодного целящегося взгляда.
Эш незаметно встает рядом, прислоняется к перилам, глядя в свое отражение в стеклах кафе, поправляет волосы.
— Я завалила официантку и бармена.
— Я так и понял, — кивает Ронин.
Сумочка Эш касается его бедра. Он чувствует стальную тяжесть, спрятавшуюся в ней.
— Взяла ствол Годзилы? — спрашивает Ронин.
— Ага. Конкретный «магнум», гораздо лучше, чем моя маломерка.
— А свой браунинг сбросила?
— Пока нет.
— Правильно сделала. Сейчас потребуются оба ствола. Посмотри вниз.
Эш поворачивается. Ронин обнимает ее, мягко, но настойчиво заставляет перегнуться через перила. Со стороны они кажутся парочкой влюбленных, убивающих время в престижном супермаркете.
— Вот он. Наш билет на последний уровень.
Ронин взглядом указывает на центральный проход нижнего яруса.
В хаотичном движении людских фигур, как ударная группа во главе с авианосцем среди сампанов аборигенов, прокладывает курс чиновного вида человек в сопровождении трех охранников. Охрана подобрана со вкусом, смыслом и на все случаи.
Рядом с охраняемым объектом вышагивает двухметровый гориллообразный монстр, на создание которого природа потратила двести килограммов костно-мышечных тканей и минимум мозга. Горилла одет в приличный на вид, но жутко мешковатый костюм, перекатывается на полусогнутых ногах, непривычных к элегантным ботинкам сорок последнего размера. По всему видно, что человеческий облик ему все еще в диковинку, ему проще и привычнее ходить в шкуре и с дубиной в руке.
Вперед выставлен молодой, гибкий и верткий парень, покрой костюма предназначен для молниеносной и костодробительной схватки в стиле кунфу. Парень принимает на себя зазевавшихся покупателей, неуловимым кошачьим движением вытесняет их с курса движения группы, руки при этом чутким пробегом карманника успевают обшарить одежду. Кто увернулся от парня, попадают под накат гориллообразного монстра, а уж увидев его, отпрыгивают к стеночке сами.
Замыкает шествие стрелок в полной форме СОБРа, рука на спусковом крючке «Кедра», разгрузочный жилет полон всякой человекоубийственной всячины.
Охраняемый клиент, заключенный в эвклидовом треугольнике трех видов легального насилия, чувствует себя вольготно и в полной безопасности. По всему видно, что он давно привык к сопровождению, присутствие охраны его не сковывает и не смущает. Он идет неспешно и с достоинством, когда надо и хочется, делает остановки у витрин, разглядывая товар.
— Точно он? — шепчет Эш.
Ронин чувствует, как под ладонью начинает мелко подрагивать ее плечо.
— Уверен.
Ронин не знает, каким ветром сюда занесло Олега Ивановича, психиатра из загадочной больнички МЧС, почему он щеголяет в хугобоссовско-труссардиево-версачевском прикиде российского чиновника, за какие заслуги ему полагается такой эскорт, как и чем он связан с Хантером и почему Хантер навел именно на него. Всего этого Ронин не знает и знать не хочет, он чувствует только одно — это цель, и цель захвачена в прицел. И уже ничего на свете не сможет его остановить.
Он целует Эш в пахнущий теплыми духами висок. Шепчет:
— Прикрой.
Отстраняется. Глаза Эш прячутся за стеклами очков, но Ронин чувствует, что под веками у нее копится горячая влага.
И в эту секунду он краем глаза засекает фосфорный шлейф на нижнем ярусе. Пальцы Эш больно стискивают его запястье.
— Вижу, — кивает Ронин.
На второй торговой линии в толпе мелькает фигура человека, окруженная фосфорным свечением, и скрывается в бутике модной обуви. Человек проходит магазинчик насквозь и возникает в дверях, выходящих на перекресток линии.
Прилично и неброско одетый мужчина средних лет, ничего подозрительного и из ряда вон выходящего. И между тем — дигитал. Судя по плотной ауре — высокого уровня.
Олег Иванович с эскортом неудержимо приближаются к перекрестку. Дигитал следит за ними сквозь витрины.
Когда кавалькада вот-вот должна появиться из-за угла, дигитал резким движением бросает в противоположную стену крикетный мяч. Отразившись под острым углом от стены, мяч на дикой скорости по прямой летит точно в морду горилле. Охранник сбивается с шага, шлепком припечатывает огромную ладонь к обожженному болью лицу.
Дигитал выскальзывает из-за угла, свободно проникает в зазор между гориллой, замершей на подкосившихся тумбообразных ногах, и передовым охранником.
Олег Иванович даже не успевает повернуть головы, как мощный толчок швыряет его к противоположной стене. Точно в дверь, из которой за секунду до этого вышла девушка в униформе администратора.
В подсобке еще не утих грохот от падения тела Олега Ивановича, а дигитал уже заканчивает гигантский прыжок и приземляется за порогом. Проделал он его с такой молниеносной скоростью, что в воздухе хвостом кометы размазался шлейф ауры.
Собровец успевает среагировать только на выстрел захлопнувшейся двери. Он вскидывает автомат, синхронно передергивая затвор. Передовой охранник, даже не оглянувшись, с шага уходит в кульбит и, четко зафиксировав стойку на одном колене, выхватывает из-под пиджака пистолет. Ствол рывками рыскает в поисках цели.
Раздается глухое «чо-унк», и собровец лицом вниз валится на пол. Еще один «чо-унк», короткий вскрик, и прилипшая к стене девушка оседает, оставляя на белой крошке покрытия алую полосу.
Оставшийся в живых охранник кувырком откатывается в сторону и вновь изготавливается к стрельбе. Откуда прилетели две пули, он не засек, и страшно кричит, шаря вокруг себя стволом.
Люди начинают двигаться, как шарики на доске, подброшенные ударом, — лихорадочно, нервно и безумно. Внизу медленно нарастает многоголосое: «А-а-а-а!», оно плотной волной, глуша остальные звуки, всплывает вверх и жаром окатывает Ронина.
Ронин видит удаляющееся по линии облачко фосфорного газа. Второе такое же висит над кучкой людей у стойки администратора.
Он шлепает Эш по плечу.
— Двое в зале. Прикрой!