«Дело в ней? Из-за нее у меня в голове поселился этот голос?»
Цыбиков нарочно провоцировал своего странного внутреннего собеседника, но тот так и не вернулся. Теперь на смену растерянности пришло разочарование: разговор показался востоковеду довольно… увлекательным.
– Все в порядке, Гомбожаб? – сонно поинтересовался Жаргал.
Цыбиков повернулся к нему: слуга лежал и, щуря заспанные глаза, недоуменно взирал на хозяина.
– Да, в порядке, – буркнул востоковед. – Спи.
– Как скажешь, – пробормотал Жаргал и тут же уснул, как и велел наниматель.
Цыбиков некоторое время наблюдал за тем, как вздымается одеяло – синхронно с дыханием спящего слуги.
«Хорошо жить просто, – подумал Гомбожаб. – Думать только о том, что съесть или выпить. Следовать за кем-то, выполнять его мелкие поручения и получать за это какие-то деньги… не забивая себе голову мыслями о том, почему у храмов позолоченные крыши, а внутри храмов – позолоченные статуи, посвященные давно умершим людям… Почему об этих давно умерших людях заботятся больше, чем о тех, кто живет здесь и сейчас?»
Цыбиков уже в открытую взывал к внутреннему голосу, но тот молчал. Поняв, что все старания бесполезны, Гомбожаб допил остатки отвара дихрои и лег спать – завтрашним утром им предстояло долгое путешествие по реке Уй.
Голос не вернулся даже тогда, когда глаза востоковеда уже сковала дрема.
Проснувшись утром, Цыбиков скользнул взглядом по комнате. Солнечный свет, который худо-бедно освещал интерьер обиталища Октая, причудливым образом озарил столик со стоящим на нем чайником, как бы намекая на скорое чаепитие, и Гомбожаб невольно улыбнулся.
– Доброе утро, – поприветствовал его хозяин.
Повернув голову, Цыбиков увидел, что Октай сидит с книгой у дальней стены.
– Доброе утро, – ответил Гомбожаб.
– Ты улыбаешься, – сказал хозяин. – Хороший сон?
– Хорошее настроение, – усмехнулся Цыбиков.
Он сел и принялся одеваться. Пока залезал в штаны, покосился в сторону лежака Жаргала и с удивлением обнаружил, что слуга куда-то пропал.
– Он сказал, скоро вернется, – проследив взгляд гостя, пояснил Октай.
– Ну, хорошо, – пожал плечами Цыбиков.
Следуя советам Ампила, он положил в чашку пол-ложки дихрои и пошел к столику. Усевшись, востоковед налил себе кипятка и на время отставил чашку в сторону.
– Судя по твоему виду, поездка в Сэру не прошла даром, – заметил Октай.
– Не прошла, – подтвердил Цыбиков.
– Что тебя больше всего вдохновило?
«Отвар дихрои», – подумал Гомбожаб про себя, а вслух сказал:
– Все понемногу.
– Понятно… А я, когда прибыл сюда впервые, больше всего был поражен статуей Одиннадцатиликого! Ты ведь знаешь, что настоятель Чжялцань-санбо, при котором статуя попала в монастырь, был перерожденцем монахини Балмо, похитившей и спрятавшей Одиннадцатиликого в пещере?
– Я слышал об этой легенде, – кивнул Гомбожаб.
Воодушевление, с которым Октай рассказывал мифические и, в общем-то, совершенно неважные ныне факты, навевало на Цыбикова скуку. Он снова вспомнил о мыслях, посещавших его вчера.
«Красивые истории из прошлого, которые затмевают невзрачное настоящее… А, плевать. Их уже не переделать»
Глоток дихрои чуть замедлил поток его мыслей. Октай, кажется, говорил что-то еще, но востоковед давно перестал его слушать.
Вернулся Жаргал.
– Где ты был? – спросил Цыбиков.
– Молился, – ответил слуга и, потупив взгляд, добавил:
– Я ведь отсутствовал не слишком долго, Гомбожаб?
– Да нет, – равнодушно пожал плечами востоковед. – Все в порядке.
Полчаса спустя, распрощавшись с Октаем, Цыбиков и Жаргал отправились к реке, чтобы нанять лодку для путешествия в Цзэтан. Заплатив тибетцу за себя и слугу, востоковед расположился на корме. Приготовились к долгой дороге: плыть предстояло почти сутки. Хозяин же лодки неустанно греб и тянул некую заунывную песню. Велик был соблазн попросить тибетца замолчать, но Цыбиков воздержался.
«Пусть орет. По его жизни горланить что-то веселое – верх лицемерия, а так ему, может, проще…»
Лодка шла неторопливо – от силы четыре версты в час. Дважды за день по просьбе Цыбикова причаливали к берегу – перекусить и выпить чаю. Когда опустилась ночь, гребец убрал весла внутрь и, свернувшись калачиком, словно дворовый пес, мигом уснул.
– Мне сесть на весла? – предложил Жаргал, впрочем, безо всякой охоты.
– Да нет, – медленно ответил Цыбиков, глядя на мирно посапывающего гребца. – Не надо… отдыхай…
Из-за того, что тибетец уснул, тишину ночи нарушали только редкие голоса птиц да стрекот насекомых. Гомбожаб кое-как устроился на корме, поднял ворот куртки и постарался уснуть.