– А как он вообще выглядит, этот квантовый компьютер? – спросил я.
Гринберг вытащил из кармана мобильник:
– Сейчас покажу… есть снимок, из Калифорнии…
Некоторое время он листал галерею в мобильном, а потом продемонстрировал фото.
– Больше похоже на самогонный аппарат, – заметил Лама.
Гринберг улыбнулся:
– Ну, есть что-то, наверное… На самом деле, когда он работает, он находится в дюаре с переохлажденным гелием.
– А уран там есть? – продолжал допытываться Лама.
– Нет. А зачем там уран? – удивился Гринберг.
– Ну, что за компьютер без урановой сердцевины? – хмыкнул Лама.
– Лама, тибетская философия побеждает квантовую физику, – улыбнулся я. – Борь, а в Китае есть квантовый компьютер?
– И в России? – вставил Лама.
– Ну, я лично не слышал, чтобы в Китае или в РФ был подобный компьютер, – подумав, ответил Гринберг. – Но это не значит, что его нет, – учитывая, как у нас любят засекречивать все инновационные разработки. Вот агрегат, который я показал на фото – он всего 6 «кубитов». Это сравнительно немного.
– А сколько максимально на сегодня? – уточнил я.
– Сегодня точно дошли до 80… Ну, и совсем недавно я слышал, что вплотную подобрались к планке в 90 кубитов, – припомнил Гринберг.
– А квантовые компьютеры существуют распределенно, или каждый работает самостоятельно?
– Нет смысла делать его распределенным. Он квантовый и распределен уже в масштабах галактики по определению. Куда ты хочешь его распределять, Макс? – улыбнулся Гринберг.
– Ну, кубиты же необходимо собирать, чтобы они вместе работали, поэтому и возник вопрос о распределенной работе.
– Нет, – покачал головой Гринберг. – Они возникают спонтанно и могут какое-то очень короткое время взаимодействовать друг с другом, но потом они разлетаются куда угодно.
– А следующий этап формирования долгий? Вот они разлетелись… и что дальше? Сколько ждать нового… цикла?
– А вот это, Макс, самая большая проблема квантового компьютера на сегодняшний день – как долго ты можешь удерживать когерентность, спутанность пары. В принципе, когда фотоны разлетаются по миру, то они могут быть бесконечно долго, а могут и не быть.
– Хорошо, – кивнул я. – С квантовым компьютером разъяснил, все сложно, только Ламе понятно.
Боря Кац ухмыльнулся и сказал:
– Придумываете что-то, кубиты какие-то… а на самом деле под прикрытием науки самогонку варите. Знаем…
– Ну все, раскусил, – рассмеялся Гринберг.
Я докурил сигару, и мы пошли в отель греться.
Поздним вечером Виталий написал в общий чат гневное письмо, в котором в красках описал все свое раздражение, связанное с изменением маршрута. Лама со словами «как же он задолбал своими истериками» удалил его из обсуждения. Завтра, вероятно, стоило ждать новых припадков.
«А ведь еще вчера казалось, что наступила гармония… но нет, всегда должен кто-то скандалить… Эгоцентризм и невоспитанность – грустное сочетание».
Несмотря на выходки Виталия, на душе у меня было несказанно спокойно. Не знаю, что тому причиной – восхитительный сегодня перевал, общение с Андреем или все в совокупности, – но тем вечером меня впервые за последний год посетила муза, и я написал «Тибетский стих», скорее, даже некую зарифмованную заметку, над которым пообещал себе еще поработать впоследствии:
«Тибетский стих
Этот октябрь раскрыл мое сердце.
Теперь это солнце, снега и пески.
Глупец рубит сук,
Мастер рисует вечность на глади реки.
Я плыву по дороге —
Тибетской шагреневой коже земли.
Всюду мерещится тень Дихрои,
А встречаются лишь блокпосты.
Слёзы гималайской прохлады