Гомбожаб снова вспомнил ту злополучную ночь, когда погиб предводитель их каравана. Сколько всего людей пало от сабель грабителей, Цыбиков за без малого полтора года успел забыть, но сама обстановка – тела в неестественных позах, стоны раненых, кровь, хлюпающая под подошвами сапог, – врезались в память, как кажется, навсегда. И пусть эмоции остыли, но одна мысль о событиях того дня снова будила отголоски тогдашнего страха.
На сорок первый день пути, когда осень уже начала настойчиво вступать в свои права, раскрашивая листву и траву на склонах в желтые цвета, возникла проблема с яками. Точнее, проблем хватало и прежде – порой, когда их приходилось гнать гуртом, они постоянно теснились друг к другу, бодаясь и сбрасывая вьюки, – но теперь упертые животные наотрез отказались идти через перевал. Поскольку время было уже позднее, решили спуститься на равнину и переночевать там, а наутро уже заново попытаться покорить гору. Пока разбили палатки, пока привязали яков, солнце уже практически спряталось за горизонт.
Вскипятив в котелке воду, Цыбиков отправился в палатку, дабы приготовить отвар. Пока шел в палатку, успел порядком замерзнуть: ветер лютовал вовсю, вдобавок срывался мелкий дождь. В остальном же это был вполне привычный вечер: поставив на столик чашку, Гомбожаб зажег масляную лампу, уложил на колени «Сто ступеней на пути к блаженству» и сделал пометки в обоих дневниках. Сначала скупо, буквально в трех-четырех предложениях, описал минувший день в пути для официальной части, затем перевернул книгу и вписал между строк:
«Сегодняшним вечером Рэншэн сказал,
что после возвращения осядет в Угре и больше в Тибет не собирается. Три года подряд он совершал паломничества в Лхасу, сопровождая нанимавших
его путешественников, и это измотало его порядком. Денег многих Рэншэн не заработал, но скопил
кое-какую сумму, чтобы сделать предложение своей избраннице, Нарантуяа, и сыграть с ней свадьбу…»
Закончив с дневником, Цыбиков улегся спать, однако ближе к полуночи оказался разбужен громким лаем собаки.
«Кажется, это где-то рядом…» – сквозь сон подумал востоковед.
Вскоре к лаю добавились еще и голоса – судя по всему, это перекрикивались возчики.
«Что там происходит?»
Вдруг грянул выстрел. Цыбиков от неожиданности подскочил. Рука нырнула под подушку и сжала рукоять револьвера, лежавшего там.
«Опять напали… Или зверье какое-то дикое пугают?»
Тут выстрелили снова, и Цыбиков, перевернувшись на спину, направил ствол револьвера на выход из палатки. Снаружи доносились крики и выстрелы; видимо, сражение кипело совсем рядом. Держа револьвер наготове, востоковед представлял, как внутрь залетает разбойник с саблей… и падает, сраженный пулей, попавшей ему в грудь.
«Пока не победишь страх, никогда не достигнешь высшей объективности», – заметил голос.
«Только тебя сейчас не хватало…»
«Страх – сильнейшее из чувств, победить его сложнее, чем животную похоть. Но это – одна из важных ступеней. Ты должен понять главное: саблей можно убить не тонкое, а лишь грубое тело. Ты можешь защищать его, но без особого страха потерять. Если справишься, станешь еще ближе к главной цели».
Голос смолк. Цыбиков продолжил лежать с револьвером в руках, однако слова, брошенные его незримым собеседником, не шли из головы.
«Как можно не бояться совсем? Это же на уровне инстинктов… Но в этом, наверное, и заключается трудность пути к просветлению – подчинить тонкому телу толстое и не допускать обратного…»
Последняя мысль успокоила Цыбикова. Он попытался взглянуть на ситуацию холодным взглядом стороннего наблюдателя. Что изменится, если востоковед сейчас погибнет от сабли грабителя? Ничего. Разве что Савельев не получит свои заветные снимки и книги. Но мир от этого никак не изменится.
«Так стоит ли действительно настолько переживать?»
Вдруг в палатку влетел некто в лохмотьях.
– Стой! – воскликнул Цыбиков, подняв револьвер.
Вновь прибывший испуганно вскинул руки вверх и замер, и Гомбожаб понял, что это один из его слуг, Тумур.
– В чем дело? Что там случилось? – спросил востоковед.
Однако Тумур практически не знал русского – продолжая стоять с поднятыми руками, он с ужасом смотрел на револьвер в руках хозяина и лишь тихо бормотал:
– Рэншэн… Рэншэн…
– Рэншэн? – переспросил Цыбиков.
Тумур мотнул головой в сторону выхода.