И она пошла в атаку.
- Ты его тяготиш-шь, мешаешь ему жить и дыш-шать, по рукам и ногам собой вяжеш-шь - он мне говорил. Отпус-сти его, прерви связ-зь.
И в руке её появился тонкий чёрный серп. Я молчала - хотя ощутила вдруг, что снова владею не только мимикой, но и могу отвечать.
- Он с тобой только потому, что однажды ты помогла ему, а Алёш-ша умеет быть благодарным, - и змея в роскошной человеческой шкуре тонко усмехнулась. Зрачки её слегка расширились - и сквозь эту щель мне кое-что стало видно чуть лучше, чем прежде. Я молчала, только губу прикусила.
- Ну сама подумай, зачем ты ему дальш-ше? Он мне говорил - ты сухая смоковница, тебя сколь ни поливай, плодов - не будет, ты сама знаеш-шь, почему. Так зачем тебе он и вообщ-ще кто-либо... прерви связ-зь, не мучь Алёш-шу. У нас-с-с ним будет наследник, а твои эмоции всё ещ-щё тянут Алёш-шу назад.
Я внимательно слушала её - и молчала.
- Понимаю тебя, - подавшись вперёд изумительной грудью и дивной белизны плечами, произнесла красавица, - от такого, как он, отказаться невозможно. Только быть может, убив себя. Но проблема в том, что твоя смерть Алёш-шу не спасёт... такое чувство, как твоё, дотягивается и из-за Порога. Только добровольно прерванное, чувство перестаёт мучить того, к кому обращ-щено. Перережь связ-зь, пожалей Алёш-шиного ребёнка.
Я смотрела на неё и думала, думала, думала... а любовь - это тоже дитя. Может быть, не всегда вместе растимое, но всегда - вместе зачатое. Как и любое другое дитя в любом из бесконечного множества миров... И надо убить одного ребёнка ради другого? И надо убить этого ребёнка ради его отца? Ради его отца... Сердце болело всё сильнее, оно уже не просто болело - что-то жгло его и терзало, словно на другом конце той невидимой Нити, что прочнее иных канатов, пытались перерезать эту Нить.
Вид моего сердца вызвал у красавицы новую усмешку - Нить тянулась из него куда-то в зенит, полыхала червонным золотом и пульсировала неистово, но проступали на ней то тут, то там пепельно-бурые пятна.
Женщина сочувственно поцокала язычком и с невинным выражением на восхительно правильном лице повертела в изящных пальцах тоненький чёрный серп.
- Всего одно движение, и боль пройдёт. Навсегда, и ты о ней даже не вспомниш-шь. Об Алёш-ше - тоже. Я ж не животное, и хочу компенсировать тебе ущ-щерб.
Тут вернулась власть над правой рукой... плохо, не справлюсь, ведь я левша. Думала я об этом так громко, что врагиня услышала - и поспешила исправить упущение.
Дик любит моменты икс - вот и сейчас не оплошал: вспышка, которую мой замечательный друг выдал, проняла бы и Тьму. А тут всего-то какая-то очередная на нашу голову пандора, которую выследил и пытался остановить один славный тёмный эльф.
Серп что было силы в моих затёкших от бездействия руках вошёл ослеплённой пандоре прямо в подвздошье - повредить не повредит, но отключит надолго: Алёша немало меня в их анатомии поднатаскал и научил, что языков надо по возможности брать. Что с ними делать дальше - забота уже не моя. А моя - совсем иная. Я покрепче вцепилась в Нить, на остатках стремительно утекающих сил потянула её на себя... и мир вокруг померк.
Он раскачивался и уплывал в небытие, крошился на тысячи жгучих осколков и закручивался в мириады злобно пылающих вихрей - яд пандор проникает глубоко, и нужен сильный иммунитет, чтобы справиться с отравлением. Или иной, но столь же сильный защитник.
- Так, а ну-ка немедленно открой сомкнуты негой взоры! - голос, который я не спутаю ни с каким иным, даже когда буду сидеть в окружении галдящих словно птичья стая правнуков, этот тихий тёплый голос вырвал меня из чёрного плена смертельного отчаяния, озарил мир, комнату, поваленные бравыми гвардейцами зеркала, радостно возбуждённую Нюту и щёлкающего направо-налево Дикуню, аллергию которого как рукой сняло. Наверное, тимофеевка уже отцвела или луна, наконец, переоделась.
- Есть другая идея, - прошептала я склонившемуся надо мной спасителю, - давай их сомкнём, вместе.