— Значит, у меня теперь ваша кровь? — Илита взволнованно всплеснула руками.
— Выходит, что так…
Илита растерялась. Сказать этому человеку «спасибо»? Но разве эта благодарность способна выразить то чувство, которое Илита испытывала, глядя на своего спасителя. По-другому и не назовешь его никак — только спаситель.
Должно быть, незнакомец заметил смущение Илиты. Он вдруг заговорил о том, что недавно получил с Большой земли — так называли защитники Севастополя Россию — письмо от жены. Плутало это письмо чуть ли не три месяца, пока добралось до Севастополя. Но зато другого такого радостного письма он, Железняк, в жизни своей не получал: в декабре 1941 года жена родила сына!
— Не знаю, как она его назвала, — продолжал рассказывать он. — Да это и неважно. Важно, чтоб хорошим, сильным человеком вырос. — Он доверительно наклонился к Илите: — Никому я об этом не говорил, а вам почему-то захотелось раскрыть свою тайну… Написал я сыну письмо, ну вроде бы он уже взрослый и все может понять… А в письме — напутствие. Как жить ему надо, как к хорошему привыкать и как отвыкать от плохого. Я коммунист и верю, что сын мой тоже будет коммунистом… Идет смертельная схватка с фашистами, и никто не может дать гарантии, что я останусь в живых. Так вот, я написал: если убьют меня, пусть сын сделает то, чего не сделал я. Пусть все свои силы, всего себя до последней кровинки отдаст Родине, партии…
Илита смотрела на своего собеседника с восхищением. Вот мужественный человек! И самое приятное, что нет в нем и тени рисовки, зазнайства. Илите польстило, что незнакомец рассказал ей о письме из дома, о рождении сына и о своем отцовском напутствии — это ведь не каждому рассказывают.
Она подумала: «Если б у меня был сын от Харитона, я бы написала ему то же самое».
Разговор у входа в пещеру, где находился госпиталь, во многом повлиял на Илиту. Жизнелюбие человека в офицерской шинели, его негромкий, но убежденный патриотизм, его вера в человеческие силы — все это передалось Илите. Душа ее окрепла. И болезнь, будто почувствовав, что Илиты ей не переломить, пошла на убыль.
Странно, что лицо и фигуру человека, поделившегося с ней своей кровью, она помнила — для этого достаточно было закрыть глаза, а вот фамилия из памяти выветрилась, хотя потом Илите не раз называли имя ее спасителя — комиссар артполка Железняк.
И вот, оказывается, Железняк этот рядом с ней!
Бывают же чудеса на войне…
Вместе с белокурым бойцом — он был на удивление сильным парнем — Илита перенесла Таймураза через овраг. Когда они миновали первый холмик, боец неожиданно приставил ладонь ко лбу и впился взглядом в даль.
— Что там? — с тревогой спросила Илита.
— Кажись, танки нас контратакуют…
Пришлось остановиться. Тем более, что впереди, на повернутой к немцам стороне холма, упало несколько вражеских снарядов; груда земли взметнулась вверх, на минуту скрыв от Илиты и ее помощника панораму боя.
Таймураз был в забытьи. Белокурый боец ловко разрезал гимнастерку командира в перевязал ему перебитое, окровавленное плечо.
— Если б только плечо ему задело, — сказал он Илите, — а то, кажется, ноги тоже перебиты. И вроде бы контузило его…
Боец был прав: немцы пустили в ход танки. В низине, направляясь к холмам, шли семь фашистских «ягуаров».
— Нельзя нам оставаться здесь, — сказала Илита, напряженно следя за движением танков. — Пошли. В расположении артполка и то безопаснее. А кроме того, там есть врачи — помощь Гуриеву нужна немедленно!..
Они подняли Таймураза и направились ко второму холмику. По временам приходилось ложиться, потому что немецкие танки вели ожесточенный огонь. Но даже лежа они прикрывали своими телами раненого командира.
Впереди снова упали два снаряда. Кто-то вскрикнул. Из сплошной завесы пыли вынырнули несколько лошадей. Илита проводила их удивленным взглядом: откуда взялись здесь лошади? Но тут же вспомнила, что из-за нехватки горючего орудия в Севастополе давно перешли на конную тягу.
— В укрытие, черти! — закричали рядом.
Илиту резко толкнули в спину. Она упала. Потом, подняв голову, встретилась глазами с белокурым бойцом, державшим на руках раненого Гуриева. Они были в замаскированном окопе. Чуть поодаль стоял, улыбаясь, плотный, круглолицый человек в офицерской шинели. Илита сразу же узнала его:
— Товарищ комиссар!
— А это ты, Дика?
— Я.
— Еще секунда, и ты бы уж не смогла мне ответить, — сказал Железняк. — Глаза у вас есть? Прямо на «ягуары» прете. — Он шагнул к Илите, потом, заметив на руках бойца раненого, склонился над ним. — Гуриев! — Обернулся к Илите: — Жив? — И, не ожидая ответа, позвал: — Эй, санитары, живо сюда!