Надо ли говорить, что Валерику было обидно оставаться все время в стороне от боя, быть в укрытии именно тогда, когда его товарищи ежесекундно рисковали жизнью. По ночам, во сне, он снова и снова видел, как фашисты бьют его отца, как замахиваются на него штыками, и просыпался от собственного крика, в холодном поту…
Особенно страшно становилось ему, когда на передовую уходила Илита, — он привязался к ней, как к родной, она заменила ему и старшую сестру, и мать. Когда она возвращалась, пропахшая пороховым дымом, запорошенная землей взрывов, он кидался к ней, чуть не плача от радости.
Однополчане и земляки Илиты — Энвербек Азиев, выздоровевший и пришедший в бригаду Таймураз Гуриев и Николай Дзампаев — сочинили песню о товарищах по гарнизону и в минуты затишья пели ее на родном, осетинском языке.
Илита слушала со слезами на глазах, а сидевший рядом Валерик попросил ее перевести слова песни на русский язык. Неторопливо, вслушиваясь в звучание слов, Илита переводила мальчику песню, словно рассказывала историю стремительно тающей роты, вспоминала погибших, тех, кто со связками гранат бросался под вражеские танки, кто под огнем врага закапывал на подходах к Ушаковой балке противотанковые мины, кто, тяжело раненный, не покидал поля боя…
— Хорошая песня, тетя Илита! — сказал Валерик.
— «Тетя Илита»… — задумчиво повторила она. — А ведь ты однажды назвал меня мамой, Валерик. Я хотела бы заменить тебе ее. И мне приятно, когда ты зовешь меня так…
Валерик помолчал, потом сказал нерешительно:
— Хорошо… Я буду называть тебя так. Ведь тогда, на Черной речке, ты спасла мне жизнь… Знаешь, мне хочется перевести эту песню на русский язык, чтобы ее пели все! Перепишу и раздам…
— Переведи, дорогой… Но где ты столько бумаги возьмешь? Боевые донесения и те писать не на чем…
— Поищу в развалинах.
Валерику повезло. В руинах школы, под грудами битого кирпича и щебня, он нашел склад наглядных школьных пособий: географические карты и анатомические плакаты, гербарии, множество всевозможных таблиц. Заваленные при взрыве обломками стен, они чудом уцелели от всепожирающего огня.
У Валерика был матросский нож в кожаных ножнах, подаренный ему Энвербеком Азиевым. Этим ножом Валерик разрезал плакаты на листы и написал на них слова песни в своем переводе на русский язык. Он, конечно, не был настоящим поэтом, и перевод получился примитивный и по-детски наивный, но в песне рассказывалось о судьбе погибших товарищей, поэтому она взволновала всех.
А после этого, в одну из бессонных ночей, пронизанных зловещим светом плавающих в небе фашистских «фонарей», Валерик, лежа в пещере, думал о том, как еще помочь защитникам Севастополя. У него оставалось несколько листов бумаги, и он решил продолжить выпуск «Боевых листков», первые номера которых по инициативе комиссара Железняка были выпущены еще во время боев на Инкерманских высотах. Ведь далеко не все могли услышать передаваемые по радио сводки Информбюро — большинство защитников балки в те дни спускались из окопов в укрытие на час-два в сутки. Да кроме того, Валерик решил давать в «Боевые листки» материалы о подвигах своих товарищей.
В это время в роте осталось совсем немного бойцов, и Валерик тоже каждый день бывал наверху, на линии обороны, подносил автоматные и пулеметные диски, мины и еду измученным, уставшим до полусмерти бойцам. По ночам, при свете карманного фонарика, в пещере, Валерик наскоро переписывал услышанные по радио новости, сочинял заметки о подвигах однополчан. Все это он заносил на листочки с заголовком «Окопная правда», а потом разносил их вместе с едой и боеприпасами по окопам.
Илита с большою жалостью думала о будущем Валерика. Несколько раз она говорила, что отправит его с очередным транспортом раненых, когда придет за ними пароход, но Валерик просил оставить его здесь.
— Ведь у меня, мама Илита, никого теперь нет, только ты…
И он остался, хотя потом Илита не могла себе этого простить. Ведь если бы тогда настояла она на своем и отправила Валерика, вероятно, не случилось бы беды…
В последний день обороны Севастополя в Ушаковой балке осталось всего десять человек. В своем одиннадцатом листке «Окопной правды» Валерик в тот день написал:
«Наша десятка — мощный кулак, который враг считает дивизией, — сказал генерал-майор Жидилов, — и мы должны драться, как целая дивизия…»