Тогда, не в силах больше сдерживаться, Орт раздвинул её колени и резко, рывком вошёл в неё. Мэри громко вскрикнула от неожиданности и мгновенной, острой боли, которая стала смягчаться и отступать на редкость медленно и неохотно.
И вдруг… Из каких, прежде неведомых глубин всплыло это чудовище, о существовании которого она даже не подозревала? «Ты опять хочешь испугать меня, Орт, сделать больно? Уже не выйдет, слишком поздно…»
Мэри вновь вскрикнула и зажмурилась – его вид был безумен и страшен. Его губы впивались в её с ожесточением и отчаянием, словно он жалел, что не может отомстить всему Городу в её лице. Но месть не состоялась – чересчур долгое воздержание и нарастающее желание вынудили его закончить поединок слишком быстро, и счёт был не в его пользу. Откинувшись на спину и закрыв глаза, он отдыхал, не желая видеть испуганного и разочарованного лица девушки.
Но Мэри не плакала. Она села, обхватив руками колени, и спрятав в них лицо. Она тоже не хотела, чтобы он видел её смятение, уязвлённое самолюбие и неудовлетворённость.
- Дай напиться! – вдруг попросил он. Его голос осип от жара. Мэри достала флягу, протянула – Орт, не глядя, протянул руку, взял её и стал пить, жадно, захлёбываясь, не смахивая ручейков с груди. Отложил фляжку, откашлялся, отдышался.
- Орт, - тихонько шепнула обиженная Мэри. – Почему ты был так… так жесток со мной? Что случилось? Что я тебе сделала?
- Я бы хотел отомстить за себя и соплеменников. Я хотел бы тебя растерзать, дитя, выпить твою кровь. Но Орт не владеет рабами и не умеет их истязать. Он не причиняет боли ради боли. Прости. Я виноват перед тобой.
Мэри протянула руку и коснулась его живота, Орт развернулся к ней, и её рука скользнула ниже, ниже, ещё ниже, пока не коснулась его. И тогда Орт снова сгрёб её и подмял под себя, лаская и терзая одновременно.
И вновь чудовище ожило внутри неё. Оно требовало, жгло и жалило до тех пор, пока Орт не дал ему забаву и игрушку. Мэри и ждала, и страшилась этого момента, и жаждала – и ненавидела. Она так неистово стонала, металась и рвалась под ним, что Орт едва не испугался собственной дюжести. Но Мэри обхватила его бёдрами так крепко, как только могла.
А Орт владел ею так, словно вымещал всю свою боль и унижение, он хотел, чтобы она его возненавидела, пожалела, что отправилась на такой пикник. Вот ещё раз… ещё… и он бросит рыдающую девушку и уйдёт… уйдёт потайными тропами к пещерным ходам, которые приведут его прямиком к родным границам. Но она – с каждым новым толчком – всё больше и больше становилась его рабой, всё настойчивей и ожесточённей требовала продолжения.
И Орт никак не мог уйти от юной любовницы. Они обливались морской водой, отдыхали на прохладной траве, ели, запивали пищу соком и водой, хохотали, рассказывали друг другу истории из своей жизни, бегали нагие по холмам, кружились и падали в траву, и снова ласкали и любили друг друга, и не могли друг другом насытиться.
Она умело завладела им. Она вконец закружила и заморочила его. Она не хотела его отпускать. Наверное, он мог бы не пытаться утолить голод теперь и немедленно, а забрать её с собой, в качестве подруги и заложницы, и тем вернее добраться до своих. Мог – но не хотел. На что ему такая обуза?
Вечер наступил незаметно, вдруг. Пришлось разворачивать термо-тент, ибо ночи здесь были влажные и холодные. А заодно включить силовой шнур – от насекомых и карликовых степных лис с ядовитыми укусами, становящихся по ночам весьма агрессивными.
Ночь Алигейи для любви поистине великолепна! Огромная зеленовато-серебристая луна дробилась на тысячи сверкающих осколков в густой листве исполинских деревьев, и казалось, что они находятся в завораживающем подводном мире, и вокруг трепещут и колыхаются на ветру не травы, а водоросли, среди которых проносятся не жуки, тяжело и низко, а проплывают рыбы-светляки и жужжащие рыбы-ночники. Туман оседал на холмах седой изморосью, затекал в низины, извивался, пытаясь подняться вверх по склону, морщился и отслаивался клоками, и вновь сливался воедино, и окружал любовников мерцающей стеной, отделяя от всего окружающего мира. Под навесом было тепло и сухо.
Густая непроглядная ночь заполнилась шорохами трав и листьев, вздохами прибоя, вскриками ночных птиц, ворчливым урчанием и повизгиванием степных лис, забегающих в холмы, чтобы поохотиться на грызунов, чьими норами те были изрыты. Ночь заполнилась стонами, любовной истомой, поцелуями и движениями, то неспешными и обстоятельными, то торопливыми и жадными.