Орт блаженно улыбался, и даже попытался пробормотать слова благодарности.
- Мэри… Маленькая птичка… ты не забыла меня… - Орт плакал и скулил, как побитая собака, слёзы катились по грязным щекам, унося с собой выпитую влагу. – Забери меня отсюда…
- Орт, я добилась, чтобы они отменили наказание! Вечером тебя отсюда снимут… - проговорил знакомый голос.
Кажется, девушка тоже плакала. Какое счастье – она плачет по обесчещенному рабу, потерявшему последние остатки мужества и гордости. Потом на раны и ожоги, до которых можно было достать, легла целебная мазь, и нестерпимая боль немного поутихла.
- Орт, потерпи ещё! До вечера! Я не могу долго здесь оставаться! Вечером тебя отсюда уведут. Вытерпи! Ради меня! Орт, я не хочу прощаться. До вечера! Пока!
Она его не забыла. Это самое главное. Он вытерпит. Он выстоит. Она его заберёт…
Орт не знал, что видит людей последний раз. Вечером полуживого раба стражники отвезли в муниципальную тюрьму. Из городского слепящего пекла Орт попал в сырую, промозглую, тёмную гробницу подземелья. Теперь он будет молиться не лесным богам, а каменным глухим истуканам. Нагому рабу кинули грубую одежду арестанта и соломенный тюфяк, сушёную рыбину, лепёшку и кувшин воды на день, и вновь забыли о его существовании: не в обычаях горожан было сочувствовать тому, кого среди них нет.
Молодой Генри Уотс, лощёный, щеголеватый молодой человек с военной выправкой, выгодно отличавшей его от других юношей даже в штатской одежде, весьма преуспевающий в учёбе и достойный преемник своего отца, прибыл в Марону поздним вечером, на личном вертолёте. Каспер встретил его с распростёртыми объятиями. Мэри наотрез отказалась выходить из своей комнаты. Банкир объяснил это чисто женскими причудами и обычными недомоганиями (и был недалёк от истины). Угостив Генри рюмочкой отличного виноградного вина, он отвёл его в самую лучшую комнату.
Мэри и утром куксилась и хныкала, и срывала ярость на слугах. Всё сорвалось, мусорщика упрятали в тюрьму, Мэр зол на Папулечку и на неё, Папулечка зол на Мэра, и всё так худо, что дальше некуда. И еще этот несносный доктор, который весь вчерашний вечер неотступно и настырно пытался её лапать под отчаянные увещевания Папули за дверью, и утихомирился чуть ли не до идиотского блаженства только тогда, когда увидел её кровь.
Нет никакой уверенности, что Орта удастся вызволить, и какие такие уловки ей придумать, чем умаслить Папулечку и этого мерзкого жирного борова-Мэра, всю жизнь специализировавшегося на сочинении казней и наказания для рабов и слуг? Что, что придумать и как проникнуть в подземелье? Как увезти оттуда дикаря и куда? Ответов ни на один из вопросов не было.
А теперь ещё её заставят развлекать этого белобрысого хлыща – она подсматривала в приоткрытую дверь, когда Папулечка отводил гостя на второй этаж. Парень был высок и неплохо смотрелся со спины, но каков он спереди? Любопытно взглянуть, но она должна выдержать паузу. Руки Орта ещё лежали на её плечах, губы прижимались к её губам, его плоть входила в её нутро властно и уверенно. Она не насытилась дикарём, она продолжала его желать, она продолжала сгорать от страсти и истомы. Она хочет этого мужчину, и никого другого. Мамочка, помоги заполучить его насовсем!
Ближе к обеду Папочка воззвал к её совести и к воспитанию, умолил не позорить больше отца, и Мэри, бледная и зарёванная, вышла в гостиную. Она покажет этому самозванцу! Она над ним поиздевается вволю! Жалкий мальчишка! Мэри запудрила синяки под глазами, надела светло-голубую блузу, оттенившую блестящие тёмно-карие глаза, тёмно-вишнёвую юбку, вплела в каштановые волосы оранжевые ленты, и гордо, надменно сошла вниз.
Генри Уотс, подтянутый и элегантный, и в тоже время такой естественный, тут же усадил её, сел напротив и завёл непринуждённую беседу. Напряжённая и подозрительная Мэри поначалу отвечала натянуто и неприветливо, но его доброжелательная улыбка вскоре растопила лёд, и Банкир, видя, что молодые люди улыбаются друг другу и увлечены беседой, потихонечку, чуть ли не на цыпочках, вышел из гостиной, с облегчением вздыхая: может, удастся отвлечь ребёнка новой игрушкой.
После обеда Мэри вывела Генри в сад и даже взяла его под руку. Они прогуливались по аллеям и витиеватым тропкам, разглядывали замечательные клумбы, которые она таки заставила прополоть своих личных слуг: бедняга Микуля опять слёг с радикулитом.