Сушина была пустотелой до самого корня. Дикарь неудобно свернулся, зацепился за выступы.
Зверек чуял: будет пурга. Скоро, совсем скоро упадет она на тайгу. Он ждал ее, как спасения.
Человек подошел к сушине, заткнул шапкой отверстие в дупле, постучал по сушине — дерево гулко отозвалось. Дикарь замер в напряжении.
Человек принялся рубить сушину. Она вздрагивала и долго гудела при каждом ударе. Громом отдавался этот стук в ушах зверька. Он заметался в дупле, ища выхода.
Внизу появился просвет. Он увеличивался с каждым ударом.
Человек спешил. Потянул ветерок, прошла колючая поземка. Прошумели и замерли кедры.
Человек спешил. Торопливей стали удары.
Дерево дрогнуло, накренилось. В тот же миг Дикарь выскользнул из него. Над ним щелкнули собачьи зубы, но он успел увернуться.
Человек схватил ружье. Налетевший вихрь взметнул перед ним снежную тучу.
Пурга налетела сразу, как это бывает в тайте. Затрещал, загудел, завыл лес. Ничего не видно, кроме снежных вихрей.
Закрыли вихри черного соболя.
Бредет человек, наваливаясь грудью на ветер, хлещет его по лицу колючим снегом, пронзает тело ледяными иглами. Борода у человека белая, на груди налип снежный панцирь.
Слизала пурга старый след. Куда идти, где бросил он сумку и полушубок? Без них — смерть. Прислонился, обессилев, к стволу кедра. Ломит тело от холода. Скачет перед человеком белый пес, лает, зовет вперед, зло кусает хозяина за руки, тянет за штанину.
Человек, отшатнувшись от кедра, снова бредет, наваливаясь грудью на ветер.
А Дикарь, укрывшись в хвое, смотрит, как машут кедры широкими лапами, как вьется меж ними белый свирепый зверь — пурга. Ничего не видно вокруг за снежными вихрями.
О ЧЕМ ШЕПТАЛИ ЗВЕЗДЫ
Дед Поликарп рассказывал Косте:
— Слышь, соболь заколдованный у нас объявился. Шкурка у него такая темная и богатая, какой мы не знавали в здешних местах. Только в руки не дается. На что Бедун исправный охотник, на лету ко-копейку прострелит, — а и тот оплошал. Не иначе оборотень, соболь-то.
Весть об этом соболе принес Бедун. Еле вышел он из тайги, добрел до избы и свалился в беспамятстве. Подкосила его хворь, да так, что лежит теперь пластом на печи, кутается в тулуп и зябнет. Забываясь, кричит в полусне:
— Чур меня, чур! Не дамся…
— А соболек, видать, дорогой. Рублей полтысячи потянет, — продолжал говорить дед Поликарп.
У Кости дрогнуло сердце. «Дикарь, — подумал Костя. — Мой Дикарь!»
Наскоро набросив полушубок, он заспешил к Бедуну.
Жил Костя в глухой таежной деревушке, на берегу Вишеры. Хлеб здесь родился плохо, и мужики зимой охотничали, летом ловили в реке тяжелых тайменей и нежных хариусов. Сбывали добычу в Чердынь, купцу Алину.
Торговал Алин мехами и дичью. По зимним дорогам шли его обозы на Пермь, на Москву. Не только в столичных ресторанах? — даже к царскому столу шли алинские рябчики и тетерева.
Алин снабжал охотников мукой и припасами. Постепенно прибрал к рукам все северные деревни. И не заметили люди, как опутал он их долгами и кабальными обязательствами.
Года три назад навалился на деревеньку голод. Лето было сухое и жаркое. Горели леса. Не родилась в тот год и ягода. Рябины к осени потемнели, и листья у них не пылали румянцем, а были темно-красными и жесткими.
Густыми гроздьями свисали шишки на елях. Они заплыли смолой и не годились на пищу птице. Не стало птицы, зверь тоже ушел из тайги.
И тогда-то особенно щедр стал чердынский купец. Он прикидывался жалостливым, подкармливал деревню. И в таких долгах были у него мужики, что не знали, как вылезти из этой кабалы. Почти задаром забирал у них купец всю зимнюю добычу.
И вдруг одному из них — Бедуну помаячило счастье. Вспыхнула надежда выбраться из алинской паутины. Шкурка черного соболя с лихвой покрыла бы все его долги. Но счастье мелькнуло и скрылось.
Слушали Бедуна охотники, вздыхали, качали головами.
Он, свесив голову с печи, дышал прерывисто, говорил с трудом. Осунулся от болезни, обострились широкие скулы, спутанная борода торчала клочьями.
Костя вбежал в тесную избу, перевел дух. На лавке у стены сидели мужики, расстегнув полушубки. Посередь избы возились, что-то выстрагивая, босые мальчишки.
— Ни разу не было промашки, и тут вдруг — на тебе, — тихо, с долгими перерывами говорил Бедун.
— Где ты видел черного соболя?
Бедун посмотрел на Костю мутными воспаленными глазами.
— Зачем тебе?
— Дикарь это. Мой соболь, — улыбнулся Костя. Щеки у него горели румянцем, глаза сияли.