— Пусти! — уже просто визжу. — Я хочу идти сама!
— Любовь! Забава, какая же ты забавная!
Второй раз за сегодняшний вечер меня запихивают в машину вперёд ногами.
Я пытаюсь выскочить, но друг Петра как-то очень ловко заскакивает на заднее с другой стороны. Перекрывая пути отхода. И я оказываюсь зажатой между двумя мужиками.
Это уже не смешно!
— Я передумала! Не хочу никуда! Я лучше пешком.
Приятель передаёт Семёну свою фляжку. И любимый всеми, глубокоуважаемый хозяин местного царства откручивает крышку и пьёт. Сосёт непонятно что из непонятно чего. Отвратительно.
Петро делает ещё громче. Разрывается сердце и перепонки. Мои вопли уже не слышны, сплошные бугагашечки.
Но это не самое страшное. Наш водитель заводит мотор. Машина, транслирующая невыносимо громкую музыку, трогается с места. И сердце моё замирает от ужаса. Ибо Семён пьёт снова и снова. И, громко причмокнув, через меня передает фляжку обратно.
Машину страшно трясёт. Я, зажмурившись, молюсь. Сёма только и делает, что объясняет мне, как важно поехать к нему домой. И как ему нужна любовь. И Петька уговаривает меня поехать к нему, сюда же подключается безымянный друг.
О да, не хватало ещё и его навестить. Стону в голос.
Хочется плакать. Машина петляет по лесной дороге. Я уже согласна ехать к Семёну, лишь бы не ехать к кому-то другому. Всё же Семён не такой агрессивный, и захваты у него сплошь неловкие и никудышные.
Меня укачивает. Снова подкатывает тошнота, как и в тот раз, я опять ненавижу местную ароматическую елочку. Но тут случается непредвиденное.
Сёма, который до этого без умолку болтал, вырубается. И начинает громко и выразительно храпеть. Тем самым оставляя меня со своими озабоченными друзьями.
И до меня тут же доходит весь кошмар ситуации.
— Эй, Петька, забросим старосту домой спать — и дальше гулять! У меня хата свободная.
Его слова увеличивают мой ужас до бесконечных размеров. Объятая паническим страхом, я дёргаюсь, пытаясь пуститься в бегство. Но это невозможно. Куда я денусь, зажатая между двумя мужиками? Даже если один из них вырубился?
Голова Семёна падает ему на грудь, и тот, что сидит слева от меня, кладёт руки мне на бедро и на грудь, начиная беспощадно лапать. Отвратительно!
Кошмар сменятся уже просто животным страхом: лязгают зубы, немеют ноги, отказывают окоченевшие колени. Я не знаю, как Семён может спать, когда я ору как резаная? Одной рукой отпихиваю нападающего, другой трясу Семена, но он не реагирует!
Чем эти сволочи его напоили? Невыносимый кошмар, какого я никогда ещё до этой поры не испытывала, охватывает меня полностью. Уже даже сопротивляться не могу. Просто цепенею. Кровь стынет в жилах.
В глазах мутнеет, появляется дикая слабость…
Как вдруг слышится громкий треск и удар. Петро перестаёт ржать. Мрачнеет, матерится. Его друг отрывает от меня лапы, подскакивает и хватается за впередистоящее сиденье. Оба пялятся в темноту леса. Какое-то время мы просто стоим на месте. Мужики боятся, орут друг на друга. Обвиняют. Машина глохнет, из-под капота валит дым. Из-за паники и страха я не сразу понимаю, что происходит. Мужики далеко не сразу выпрыгивают наружу. Чего-то выжидают, основательно навалив в штаны.
А дальше орут про берёзу, упавшую на капот. А я из-за переизбытка эмоций смеюсь. На меня нападает приступ истерического хохота, потому что между деревьями гарцует на лошади Михайлов. Обалдеть. Сделал своё дело, испугал шваль как следует и запрыгнул обратно в седло.
— Какого хрена?! — визжит Петро, бегая вокруг своей «нивы», размахивая руками, проваливаясь в снегу и проклиная всех и вся.
Переживая, что тачила взорвётся к чёртовой матери.
— Ты не мог просто сказать, что ты против?! Больной, что ли?
А я не могу успокоиться. После стресса у меня просто припадок. Смеюсь как ненормальная гиена.
Просыпается Семён и, нахмурившись, оценивает обстановку. Он тоже вылезает наружу.
— Даниил, ты что, дурак?! — присоединяется к визгу староста. — Нельзя было по-человечески порешать?
Чувствую, как лицо покрывается пятнами, и с широко раскрытым ртом хлопаю себя по бёдрам руками, заходясь в истеричном смехе:
— Он не дурак, он дикарь!
Глава 10
Глава 10
Аккуратно выскальзываю из машины. От пережитого стресса едва держусь на ногах. Прижимаю к себе сумку, оступаюсь, проваливаюсь в сугроб. Поднимаюсь. Стряхиваю снег. Даже не верю, что выбралась. Голова кружится. Тяжело дышу и смотрю только на Михайлова.
На общем фоне катастрофы моё последнее падение такая малость.