Неведение были моей защитой и его проклятьем.
— Кай, — я прикоснулась к его пальцам. Холодные, будто он долгое время находился под открытым осенним небом. — Пойдем, — осторожно потянув дикаря в коридор, чтобы не разбудить Иви, я закрыла дверь её спальни.
Он действительно устал. Темные круги под дикими глазами ярким пятном выделялись на побледневшем мужском лице.
— Как она? — мой голос был лишь шепотом между нами, а пальцы продолжали касаться его ладони.
— Её оперируют, — прошептал он, опустив взгляд к нашим рукам.
Мне нужно было научиться поддерживать людей. Прочитать об этом книги, послушать заумные лекции специалистов: что говорить, как правильно слушать, о чем промолчать, но было уже поздно. Желание помочь Каю, такому сильному, широкоплечему и высокому мужчине, дикарю, всем своим видом внушающему максимальную опасность, перевесило всё, что я чувствовала до этого.
— Пойдем, — повторила я, ведя его за руку к лестнице, а затем на кухню. — Я сделаю чай, и ты мне всё расскажешь, хорошо?
Неосознанно кивнув, он молча наблюдал за тем, как я набирала воду в чайник. Никогда не была инициативным человеком, тем более здесь, в чужом коттедже и под чужим именем, но его потухших взгляд пугал своей безысходностью. Я не узнавала в нем привычного дикаря. Катастрофическая усталость волнами исходила от его сгорбившейся за столом фигуры. Поникший и обессиленный, он не просил помощи, а я не была той, кто мог бы помочь, но пообещала себе хотя бы постараться.
— Вот, — поставив на стол две чашки с горячим чаем, я села рядом с Каем.
Поколебавшись на мгновение (не слишком ли это?), протянула руку к его ладони, лежащей между нами на столе, и начала её поглаживать, большим пальцем, выводя небольшие круги. Взгляд Кая вновь сфокусировался на наших руках.
Я не знала, зачем это делала, хотела поддержать, а нормальных способов не изучила. Но мне становилось легче, когда он гладил меня по волосам в библиотеке, так, быть может, и дикарю нужно немного ласки.
Мы молчали. Минута, две, три, чай остывал.
Вдруг он переплел наши пальцы, крепко прижимая мою ладонь к своей.
— Мне кажется, — наконец, произнес Кай, — если еще что-то случится, я просто сломаюсь.
Мало что может напугать сильнее, чем слова несгибаемого человека о том, что он может треснуть.
— Операция? Я думала, тебя так долго нет, потому что ты с ней…
— Нет, — он покачал головой, — мы долго ехали. Потом я… долго ехал обратно.
Странно. Грейсон находился в получасе езды.
Внезапно телефон Кая ожил, сигнализируя о входящем сообщении. Мужчина дернулся, прочитывая текст, и сильнее сжал мои пальцы. Так близко: не было ни сантиметра кожи на ладони, которая бы его не касалась. Моё сердце отказывалось анализировать это, пока не будут сняты наиболее важные вопросы.
— Её всё еще оперируют, — пораженно выдохнул он, убирая смартфон.
— А где она? — решилась спросить я. — Ты сможешь её навестить завтра, да?
Когда он отрицательно покачал головой, паника в груди начала расцветать с новой силой.
— Что я наделал, Птичка? — выдохнул он, будто ломаясь под всем грузом, что свалился на его плечи.
— Расскажи мне, — на этот раз наши переплетенные пальцы сжала я, стараясь так вернуть его к реальности. — Куда ты увез Ину?
— В Эйрменд.
Штат Эйрменд – своеобразная цивилизация внутри целой Республики, а Беатрис Эйрменд, возомнившая себя самопровозглашенной королевой, считала даже моих родителей слишком низкосортными личностями, чтобы тратить на них своё время. Она не посещала другие штаты (если это не вынужденная поездка в столицу), она не общалась на равных с другими главами (если это не вынужденный диалог с президентом), она творила собственную политику на карте, ограниченной территорией своей земли.
Её ненавидели то ли из зависти, то ли из страха перед тем, насколько её штат действительно может стать независимым.
Семь лет назад главной темой всевозможных СМИ были похороны Инессы Эйрменд. Штат, оставшийся без единого наследника, и одинокая вдова, поднимающая его с колен, появлялись в каждом выпуске новостей, являясь центром всего информационного поля Республики.
И каковы же на самом деле отношения Инессы, ныне Леманн, и её матери, что не проронила ни слезинки на псевдо похоронах единственной дочери, мне оставалось только догадываться. Но один только взгляд на обессиленного Кая подсказывал: всё очень, очень плохо.