Если бы у меня была семья, какую изображали для Иви мы с Каем, я была бы самым счастливым ребенком на свете. Неделя с того проклятого звонка Нэтью стала своеобразным откровением: я могла бы стать неплохой матерью. Наверное.
Каждое утро начиналось со сборов пятилетней сони в школу и попыток заплести её длинные черные волосы в косы. К концу недели у меня даже сносно начало получаться. Я складывала ей в рюкзак подобие завтрака (который тоже начал сносно получаться где-то к концу недели), сажала в машину Ины и отвозила на занятия. Директриса Нэтью, позабывшая мою липовую фамилию, называла меня перед другими родителями и учителями «миссис Леманн», что сначала немного сводило с ума, а потом даже оказалось приятно. Леманн хотя бы настоящее имя в отличие от Майер. После уроков я возвращалась за Ивей, разогревала заранее приготовленный Каем обед и помогала девочке с домашними заданиями. Чем меньше было у нее свободного времени, тем меньше она скучала по матери, поэтому в ход шло всё: мы в четвертый раз смотрели мультфильм о принцессе индейцев, прошли все её настольные игры и начали рисовать свои, по детским самоучителям пытались осилить один из европейских языков – французский (в нашей уникальной кривой интерпретации, конечно).
Я не знала, как быть хорошим родителем, но двадцать лет своей жизни видела плохих. Сформировалось простое правило: не делать как они. Неделю оно прекрасно работало.
Первым же вечером вернувшийся с «работы» Кай привез мне новый телефон и большой пакет из магазина одежды.
— Это теплая куртка, — пояснил он в ответ на мой невысказанный вопрос, — не будешь же ты постоянно ходить в моей. Вроде твой размер.
Я была свободна: свободнее, чем когда-либо дома.
Несла ответственность за Иви и делала всё, чтобы не подвести ни дикаря, ни Ину. Девушка стабильно поправлялась, но всё еще находилась в Эйрменд под присмотром докторов, которые опасались осложнений после операции. Ежедневные звонки – она говорила с Каем, со мной, но реже с дочерью – были тяжелы морально. Голос Ины будто сломался: стал тише, слабее, в нем звучало меньше уверенности и заносчивости, ранее присущей всесильной диве. Если с ней говорила Иви, которая думала, что мама в командировке по работе, в результате ревели обе. Приходилось ждать, когда всё закончится, и надеяться, что притихшая Беатрис Эйрменд не готовила эту неделю новые проблемы.
Дикарь пропадал в «работе», находя в ней цель, что помогала держаться наплаву. После той ночи трещины за своей стеной он больше не обнажал. Ради Иви собрался и находил в себе силы улыбаться, подшучивая над её растрепанными косичками и читая ей перед сном любимые истории.
Когда он возвращался домой, непременно радовал её новой игрушкой, интересной сказкой или небольшими букетами цветов для нас обеих. Только разговоры с Иной выбивали его из колеи. Я замечала, как Кай выходил во двор, подолгу оставаясь там и вдыхая холодный воздух, чтобы немного прийти в себя.
Однажды вечером он привез целый пакет разноцветных шаров и мишуры, какие использовали в старых европейских мультфильмах, украшая на Рождество срубленные ели.
— Ты же хотела, как в мультиках, да? — Кай показал Иви сияющий красный шар на ниточке. — Пойдем украсим пару деревьев во дворе.
— Сделаем фотографию для мамы? — она практически подпрыгивала от нетерпения заняться украшением.
— Конечно, — ответила я, застегивая на ней куртку. — Она вернется и увидит эту красоту.
Вечер выдался хорошим: безветренно, не слишком холодно. Идеально для девочки, которая, будучи на руках Кая, прикрепляла к елочным ветвям разноцветные шары, звезды и пластмассовые снежинки.
Я подавала ей игрушки, испытывая одновременно столько противоречивых чувств. Мне было грустно, что первопричиной такого хорошего вечера являлась болезнь Ины, что мы делали это для того, чтобы занять малышку. Но совру, если скажу, что мои улыбки были фальшивыми. Рождалось и с каждым днем укреплялось чувство семейного уюта, без которого внутри как у камина без огня.
Пусто, неправильно, чего-то не хватает.
Кай изо всех сил старался сделать её, свою голубоглазую племянницу, счастливой даже несмотря на все непонятные ей обстоятельства. Интересно, как много Белых и правильных отцов Республики были способны на то, что ежедневно делал он? Ответ, конечно, не сосчитать, но из общего количества отцов можно смело вычесть, как минимум, одного – моего.
Позже этим вечером Иви, с покрасневшими от мороза щеками, робко протянула мне бумажный лист с каким-то списком.
— Что это? — спросила я, подавай ей хлопья с молоком перед сном.