Моё сердце пропустило удар и вернуло его с тройной силой.
— Ты снова слишком много думаешь. Мы поговорим об этом завтра, хорошо? — дикарь выжидающе смотрел мне в глаза до тех пор, пока я не кивнула. — Завтра, Птичка.
На мои щеки опустились его ладони, а большие пальцы Кая обняли моё лицо. Он улыбался открыто, спокойно и искренне, как не делал с того проклятого вечера в школе Ивей. В голове у меня всё больше зарождался бардак: столько чувств, столько страхов, столько сожалений и столько бабочек кричали о своём, пытаясь перекричать друг друга и завладеть моим сознанием. Я окончательно запуталась. И замерла, когда губы Кая приблизились к моим. Вновь пойманная в ловушку его горячего дыхания.
— Чтобы ты не думала, — прошептал он напротив моего рта, прежде чем накрыть его своим.
Мягкие, полные губы. Сколько нужно поцелуев, чтобы к ним привыкнуть, и сколько у меня их на самом деле может быть за месяц?
Осторожное давление, легкие касания языка.
Я уменьшилась до размера всех точек, где наша кожа соприкасалась, где заканчивалась я и заканчивался он, но начинались «мы».
Больше этой ночью я ни о чем на свете не думала.
Глава 32
Крылья бабочки из цветной бумаги так же плохо клеились друг к другу, как и мои нервные клетки.
Следующим вечером мы с Иви подготавливали очередное непонятное школьное задание, вооружившись бумагой, ножницами, клеем и титаническим терпением. Я склеивала между собой детали кривой бабочки, но, как и весь день, мыслями была где-то далеко. И даже не «где-то», я знала где: во вчерашней ночи, на веранде, в руках Кая.
Только с утренним пробуждением на меня обрушилось осознание произошедшего. Я целовалась с Каем.
Собирая Иви в школу, заплетала ей косички, но думала только о том, что целовалась с её дядей. Проводя день в библиотеке, пыталась читать книгу, но вместо текста видела лишь то, что целовалась с её хозяином.
Вся широта моих мыслей резко сузилась до одного дикаря, который своими мягкими и тёплыми губами сотворил невообразимое с миром вокруг. Он как-то резко стал приятнее. Но неуловимое чувство девичьей легкости соперничало с нервозностью в течение целого дня, что доводило до нервного тика.
Когда вернется Кай? Как себя вести? Поцелует ли он меня? Или я должна поцеловать его? Что вообще это значит? Что такое его «это серьезно»? Мы же не можем быть парой? Да? Нет?
И последнее конкретно выбивало из колеи. Он даже не знал, кто я, так что слово «пара» было похоже на глупую насмешку. Логика понимала всё прекрасно, однако бардак в сердце давно от разума отвернулся. Если бы кому-то понадобилась иллюстрация одновременно счастливого, расстроенного, вдохновленного и напуганного человека, я была бы готова поделиться собственным фото.
Бумажная бабочка не желала ровно складываться пополам.
Я сгибала её части с таким усердием, будто она подскажет мне, как рассказать Каю правду. Будто она успокоит меня, уверит, что от этой чертовой правды ничего не рухнет.
Влюбилась? По правде влюбилась, закутанная в сплошную ложь?
Когда-то в прошлой жизни я была уверена, что влюбленность – это то, что я испытывала по отношению к Джеку Уолчу. Теперь не могла вспомнить даже черты его лица и уж тем более свою мотивацию завязать с ним отношения. Бред обиженной и одинокой девчонки, не более. Даже стыдно.
Мои внутренности обращаются в желе, а на душе расцветает покой и тепло, когда рядом не фальшивый паренек из университета, а Кай. Настоящий, сильный и честный защитник своей маленькой семьи.
И если вчера реакция моего тела и мозга на его прикосновения и поцелуи приводила в восторг, то на следующий день, сдавшись многочисленным анализам и попыткам взглянуть в будущее, я испугалась. Нет, не в плане: «Влюбиться в дикаря, какой кошмар!», а в трагичном: «Что дальше?».
Интуиция молчала, мозг не мог просчитать заранее правильные шаги и нужные слова. Сердце не хотело разбиваться.
Я так хотела верить, что мы сможем подстроиться под новую реальность, что «мы» – не одноразовая история на сентиментальный вечер. Правда должна была вырваться, но ничего не испортить. Мы могли бы спокойно сесть, всё обсудить, обо всем договориться, будто так изначально и задумывалось.
— Джун… — Иви нахмурила свои черные бровки, наблюдая за резкими движениями моих рук. — Ты смяла бабочку.
И правда. Совсем в себя ушла. Разглаживая бумагу на крыльях подпорченной бабочки, я возвращалась к тому, что меня в глазах Кая должны определять поступки, а не фамилия. Но ложь – это тоже поступок? Сложно, дьявол, как же сложно!