Как она не падала, так быстро переставляя ноги, будучи на высоченных каблуках, тоже оставалось открытым вопросом. Элизабет, еле поспевающая за ней, кивнула мне на прощание, чем не заморачивалась сенатор. Не оставляя после себя больше ни слова и не давая возможность сказать что-то дикарю, Беатрис ушла.
Вернувшись к Иви, я заметила, что её длинные косички расплетены, а в черных локонах сияла заколка, инкрустированная драгоценными камнями. Та самая, которая еще пару часов назад как корона красовалась на златовласой голове госпожи Эйрменд.
Глава 33
Пионы в вазе у её кровати всегда были свежими. Нежно-розовыми, бежевыми, еле красными или чуть голубыми, но никогда не белыми: Беатрис Эйрменд не терпела белый. Слишком уж скучный и незатейливый цвет.
Постельное белье, легкий больничный халат Ины, стены её комнаты-палаты, мебель, даже халаты снующих всюду докторов и медсестер менялись от одного пастельного оттенка к другому, но не обращались в белый, как будто госпожа Эйрменд может нагрянуть с внезапным визитом, коих не состоялось ни разу за неделю. До сегодняшнего дня.
— Час назад я виделась с твоей дочерью.
Ина приложила все силы, оставшиеся в больном женском теле, чтобы удержать безразличное выражение на осунувшемся лице. Она сидела на кровати, устремляя взгляд в нолис и прокручивая бессмысленную ленту новостей.
Рано или поздно это бы случилось. Рано или поздно её мать увидела бы Иви. Рано или поздно она заявилась бы в эту палату, властно уселась в мягкое кресло у кровати и пытливо уставилась на свою молодую копию, ожидая реакции. Ина пообещала себе, что мама ничего не получит: ни крика, ни мольбы, ни слова, ни проклятия, ни слезинки, ни единого взгляда. Возможно, эта золотоволосая тиранша питалась слабостью и эмоциями своих жертв, так что Ина решила оставить мать без обеда. Игнорирование всегда больнее открытой конфронтации.
— Очаровательный ребенок, — продолжила Беатрис, протягивая руку к пиону на прикроватной тумбе. Ногти, выкрашенные в красный, неторопливо ласкали нежный лепесток.
Конечно, ведь Иви воспитывали без влияния кое-какой особы.
Ина следила за движениями Беатрис краем глаза. Изменилась ли внешность мамы за семь лет? Постарела ли она? Телевидение и социальные медиа показывали лишь замыленные, сотни раз отредактированные картинки, редко передающие реальность. Но поднять голову и посмотреть на живую Эйрменд приравнивалось к поражению с первой же битвы.
— Совсем не то, что я ожидала от тебя, Инес.
Ни Кай, ни Джун не предупредили Ину о проклятой встрече. Оба ловко и красиво лгали ей по телефону, спелись в одну успокаивающую её песню. С одной стороны, девушка злилась: речь касалась её дочери и, как минимум, она имела полное право знать, куда и когда девочку увозят. С другой, Инесса прекрасно понимала причину их лжи и притворства. Её нервы берегли так, как могли, как умели, как получалось. Не очень профессионально.
— Я планирую встретиться с ней снова. Может быть, завтра.
Уголки губ Ины дернулись, пальцы чересчур сильно сжали рамки планшета. Кто бы сомневался. Госпожа Эйрменд не будет довольствоваться чем-то одноразовым. Нет, ей нужно всё, и она достаточно терпелива и умна, чтобы получить это не сразу. Многих в Республике беспокоил вопрос, когда ей будет мало одного штата? Когда ей будет тесно в нарисованных президентом границах?
— Ты так и будешь меня игнорировать? — в голосе женщины зазвучало раздражение.
Беатрис грациозно поднялась с кресла, разглаживая невидимые складки на безупречных брюках. Подойдя к огромному окну, она ненадолго встала напротив него и замерла, словно разглядывая мир за пределами палаты глазами дочери.
Красивый вид на зеленый парк у одной из самых престижных клиник Республики. Аккуратно подстриженные деревья, всюду раскинувшиеся яркие клумбы цветов, неподвластных осеннему холоду, множество людей, довольно прогуливающихся по чистым аллеям. Ина смотрела на это каждый день, когда физическое состояние позволяло подняться с кровати и приоткрыть окно в порыве услышать частичку мира и вдохнуть свежий воздух. Наблюдая за типичной картинкой безупречной жизни в Эйрменд, она пыталась представить себя и Иви, гуляющих по парку, но не могла. Они попросту не подходили к этой мозаике.
— Кто ты сейчас? — женщина повернулась к кровати дочери. — Чем ты занимаешься? Где ты работаешь?
Ина продолжала молчать. Она была кем угодно, главное, не отражением собственной матери.
— Ну? — продолжала мать. — В эскорте?
Какое же лицемерие! Как будто вся жизнь богатеньких наследниц на самом деле не сводилась к эскорту. Разница лишь в том, что сделки заключались родителями непосредственного «товара», а не безымянными сутенерами, и помпезно назывались браком. Когда-то и Беатрис практически благополучно продала дочь женишку с самым многообещающим будущим – Ною Дориансу, избалованному до абсурда президентскому сыну.