ровести на кухне, лишь бы порадовать капризного ребёнка, и всеми силами защищает свой теплый, но противоестественный дом, свою неправильную семью. Я точно такой же кареглазый монстр, но моя биография никогда не будет пестрить такими подвигами. Я эгоист, который заботится лишь о себе, о своих интересах, о своём будущем. Иногда мне кажется, что моя отвратительная внешность вполне соответствует моему противному характеру, слабой душе и жалкому внутреннему миру. В такие моменты отчаяния я начинаю вспоминать все хорошее, что когда-либо сделала, все светлое, связанное со мной, и неожиданно понимаю, что для девятнадцати лет существования этого мало. Ничтожно мало. Но это несправедливо! Почему же мой отец выглядит как приятный, ухоженный, идеально Белый мужчина, когда на самом деле является омерзительным гоблином, отбирающим у нуждающихся последнюю крошку хлеба? Бессмысленные вопросы у бессмысленной девчонки к бессмысленному мирозданию. - Тосты. Без крови и детей, - незаметно усмехнулась я, - Пожалуйста. Дикарь кашлянул, скрывая смешок, и почти что вышел из комнаты, но я остановила его. - Кай, - губы медленно и тихо произнесли непривычное, новое для них имя, - А чем это, - я сделала неопределённый жест рукой, - Убрать. Не собирать же по крошке, в самом деле. Кай молчал. Он, сжав губы, рассеяно смотрел на меня, на перевёрнутое блюдо и обратно. - Не знаю, - дикарь просто пожал плечами. Я в замешательстве. Над тёмной головой Кая будто кружились невидимые мысли, то синхронно собираясь в кучу, то игриво отталкиваясь друг от друга. Он запустил руку в волосы, и вопросы рассеялись, пугливо исчезли, боясь быть пойманными цепкими пальцами хозяина. - Ладно, пойдём, - махнув рукой в сторону двери, предложил дикарь, - Оставь это. - Здесь уберут? - Кай ведь не мог содержать порядок во всем доме, так? Неужели здесь работает обслуга? - Кто? - Кто-нибудь, - краешками губ усмехнулся он, - Хотя... Можем кое-что попробовать. Мне не понравилась ни гадкая ухмылка дикаря, ни его внезапное исчезновение. Эта лёгкая манера общения напрягала своей простотой. Будто так и должно быть, будто так и нужно, будто я не притворялась какой-то несуществующей девчонкой, а он не мечтал разорвать горло моему отцу. Я подняла блюдо, осмотрела его дно и стенки. Целое, ни одной царапины. Будь на его месте любимые и прекрасные стеклянные наборы посуды моей матери, мне бы пришлось остерегаться множества осколков, готовых больно ранить даже самую грубую кожу. Кай вернулся с небольшим и изрядно потрёпанным прибором в руках. Это была старенькая версия автоматических уборщиков, сейчас использующихся почти в каждом доме Республики. Удобный мини-робот, по форме напоминающий узкую коробку с округлыми краями, мог запросто заменить любые виды работ по дому, кроме готовки, стоит только выбрать нужную функцию. Поставив его на деревянные панели, Кай нажал на кнопку пуска. Секунда, две, три... Ничего не произошло, даже экран не ожил. Дикарь вновь взял его в руки, хорошо потряс, так, что послышался звон ударяемых о друг друга деталей, наугад нажал на что-то. Результат остался ровно таким же, Кай слегка покачал головой и выжидающе посмотрел на меня. - Я сделал все, что мог. Оно мертво. Я никогда особо не разбиралась в технике, но это не смогло остановить мои же пальцы, неловко ощупывающие маленькие кнопки прибора и попутно нажимающие на них. Случайно я задела какой-то незаметный рычажок, и механизм запыхтел, сам уборщик странно завибрировал. Я чуть улыбнулась своей удаче и отошла на шаг, а Кай только решил поставить эту «коробку» обратно на пол, как она запустила в него сильную струю серой жидкости. Это длилось буквально секунду, от неожиданности дикарь резко уронил уборщика, но прибору это было даже на пользу: заработал! Я отстранённо наблюдала, как он подъезжает к крошкам и ловко всасывает их в себя. Затем мой взгляд поднялся и завис на неровном, серо-коричневом масляном пятне, украшающем свитер Кая. Грязь на чистом свитере грязного человека с отчасти чистыми намерениями. - Я ни при чем, - выпалила я. - Уже во второй раз, - одновременно со мной прошипел он. И вправду. Только в этот раз мне хочется смеяться, а не бегать сломя голову по дому, разыскивая выход. Нет, не смеяться. Фыркать. - Даже неосознанно, - сокрушенно продолжил Кай, - Ты портишь мою одежду. Я неосознанно порчу жизни, что уж говорить о рубашках или свитерах. - Здесь чисто, - развела руками я. Несмотря на свой возраст уборщик справился с беспорядком довольно быстро. И это радовало. Этот день можно было отметить в календаре зелёным маркёром: нормальный-почти-без-катастрофный-день. В третьем сверху ящичке моего прикроватного комода сейчас пылится никому ненужный календарь. Он один ждёт моего возращения, ждёт моих ежедневных никому не нужных подписей, ждёт моих пометок никому не нужным фломастером. Некоторые дни в нем отмечены красным, синим или зелёным, другие - обведены в кружок или зачеркнуты, последние - остались нетронутыми ни мной, ни временем, ни происшествиями. Дайте мне мой календарь. Я цветом и символом передам все, что происходит вокруг. И никто никогда не поймёт, что они означают. - Я на кухню, - Кай кривился, рассматривая противное пятно, - Спускайся через минут десять. *** Я бы спустилась буквально через пару минут, если бы не так пискляво и знакомо скрипнувшая половица. В последний раз осматривая комнату, удостоверяясь в идеальном порядке, я подошла к стеллажу с фотографиями, а потом к книгам и ко столу. Захотелось куда-нибудь убрать «робота», проявить заботу об этом бесчувственном приборе, и я буквально опустилась на корточки, заталкивая его под стол. Чертов скрип, раздавшийся, когда я надавила коленом на одну из деревянных панелей пола, будто перенёс меня домой, в штат. Скрип половицы в кабинете отца - около четырех миллионов долларов в тайнике, спрятанном в полу. Скрип половицы в комнате Евы - целый ворох каких-то бумаг и документов, поддельных карт и удостоверений. Скрип половицы у кровати Сары - несколько толстых, массивных бумажных тетрадей в виде книг-дневников. Это, наверное, один из инстинктов человека - глубоко закапывать свои секреты и одновременно жадно раскрывать чужие. Такого понятия как «доверие» не существует, есть лишь осознанный шаг поделиться одной своей тайной, чтобы человек, пытающийся разгадать ее, в поисках случайно не наткнулся на другую, более грязную и темную. Вы дарите кому-то микроскопичную частичку себя, при этом крепко замуровывая двери огромной вселенной ваших тайн. Я всего лишь взгляну. Да, Кай может вернуться в любой момент. Да, это неправильно. Да, я не хочу ещё глубже погружаться в пучину этой жизни. Да, да и да. Но я всего лишь взгляну. Деревяшка не поддавалась, здравый смысл умолял прекратить, пальцы нагло ощупывали половицу, пытаясь наконец добраться до тайника. Может, чем-то задеть её край? Может, я неправильно давлю на неё? Может, нужен ключ? Может, просто спуститься вниз? Я раздумывала о честности и морали, о том, что разбирание паркетных досок не поможет мне улучшить положение, когда деревяшка наконец сдалась и тяжело, со скрипом сдвинулась. Меня поразила пыль. Непонятно, как она попала буквально в пол, откуда её столько взялось, и почему никто не заботился о содержимом тайника. Её было так много, что я еле-еле различила около десятка тонких бумажных папок, опирающихся на стенки грязного «сейфа». Пожелтевшие от времени, глубоко спрятанные под «землёй», они отдалённо напоминали документы, разные отчеты и графики отца. Знала ли я о том, что, дотронувшись хотя бы до одной из них, оставлю за собой неизгладимый след стершейся пыли? Знала ли о том, что пыль уже не вернётся на прежнее место, и понадобятся годы, чтобы улики исчезли? Да. И, правда, это остановило меня. Но затем, словно по велению ужасно озлобленного на меня рока или какой-то другой насмехающейся твари, я... чихнула. Просто, глупо, громко и неожиданно. Осевшая тяжёлая пыль резко взлетела, заразила собой воздух, и мне вновь пришлось чихнуть. Я ошарашенно глядела на слетевшие с папок доказательства собственной глупости. Глаза слезились, секунды быстро бежали, мозг пытался найти выход, но мои поганые пальцы снова его определили. Ведь хуже быть уже не могло, так? Преступление совершено, и, пока преступник не пойман, он должен получить выгоду. Меня не интересуют миллиарды, меня гложет противное любопытство. Я не хотела лезть в чужие документы, но та странная штука - судьба, в которую я даже не верю, все устроила сама. Аккуратно взяла первую папку, аккуратно раскрыла, аккуратно взглянула в чётко сфотографированные глаза своей матери. Не чувствуй и не паникуй, Джун, абстрагируйся и анализируй. Мои пальцы не дрожали, пока я медленно листала страницы её тщательно подобранного досье. Здесь были медицинские карты, скандальные вырезки из статей газет, разные пароли от её учетных записей. Дикие шпионы собрали все то, о чем, наверное, не догадывался даже её муж. Мои глаза спокойно перемещались от слова к слову и замерли лишь два раза. Когда я прочитала своё имя в графе «Семья». Когда наткнулась на маленькую, смазанную фотографию, где Диана Моретти не официально улыбается, не подписывает бумаги, не участвует в переговорах, а скован