невысоком каблуке. Обула одну туфлю и замерла: проблемы не заканчивались. Уверена, главная проблема – это я, и остальные исчезнут, стоит лишь «решить» меня. Почему я не примерила чертовы туфли раньше? – Кай, проблема. Я всё же не пойду. – Тебе еще что-то застегнуть? Я всегда рад, – он, улыбаясь, развел руками. Странно, но дистанция между мной и дикарем стремительно испарялась. Привыкнуть к тому, как он приподнимал бровь, задавая вопрос, как низко произносил излюбленное «Дьявол», когда всё шло к черту, как заботился о племяннице и не давал пропасть никому, кого считал семьей, было слишком легко. Привыкнуть к его отношению ко мне: пусть и свалилась, разрушая все планы, пусть и чужая, лишняя, но мне улыбались, помогали и застегивали чертовы пуговицы, было слишком приятно. – Они большие. Туфли, – я указала на ногу. – Ходить нереально. Кай покачал головой. – Раньше никак, да? – произнес он, бросив взгляд на часы. – Мы не успеем за другими. – Значит, расстегиваем платье? Такую шутку не ожидал никто: дикарь запустил руку в растрепанные волосы и хрипло рассмеялся. А до меня пошлые смыслы доходят в последнюю очередь, даже если вылетают из моего же рта. Покраснела. Конечно, покраснела. Но мысль о том, как же я буду это с себя снимать, раньше голову не посещала…Одна не справлюсь. С ним сойду с ума. – Птичка, я не против, правда, но, – он пожал плечами, – надо ехать. Кроссовки, которые принесла Ина, твоего размера? – Да. – Как у этой женщины может быть разная обувь… Она ненормальная. Ладно, обувай их. Я выключила то жалкое чувство вкуса, что у меня оставалось, и, спустившись с дикарем вниз, обула белые кроссовки. Безусловно, всю свою утонченность и элегантность платье, которое несчастный, обиженный мною дизайнер украшал несколько суток этими прекрасными узорами на кружеве, потеряло мгновенно. Можно было дополнить образ толстовкой, но (ого, повезло) Ина оставила свое серое пальто. Кай снял туфли и, то ли улыбаясь, то ли качая головой, достал из шкафа в прихожей темную спортивную обувь, по стилю похожую на «мои» кроссовки. Со строгим приталенным костюмом дикаря это смотрелось нелепо. Мы друг другу подходили – два глупца, забывших сменную обувь. – Как будто всё так и спланировано, – произнес он, открывая передо мной дверь. – Не одной тебе ведь краснеть, да? Хотелось ударить себя по лбу, потому что в голове ярко и надолго вспыхнула лишь одна глупость: «Мило!». Дикарь вёл себя мило. Свет в коттедже был потушен: он тихо и мрачно стоял в плену высоких деревьев. Кай не оставил ни одного зажженного фонарика ни снаружи, ни внутри. Уединение казалось пугающим: дом дикаря – идеальное место, чтобы окончательно потеряться и стать навсегда забытым для всего мира. Автомобиль терпеливо ждал нас на темной террасе. Кай, всё продолжая играть в джентльмена, приоткрыл для меня переднюю дверь. *** – Знаешь, в кроссовках будет удобнее убежать, если что, – сказала я в тишину, которая угнетала нас в дороге. В стенах собственного дома дикарь был расслаблен, отшучивался и был готов обсудить со мной приготовление яичницы, но как только мы отъехали от коттеджа на приличное расстояние, он резко переменился. Между бровями пролегла складка, губы сжались, а руки слишком крепко обхватили руль. Казалось, он морально к чему-то готовился, настраивался к будущей битве. – Собираешься убежать? – на секунду Кай оторвал внимание от дороги и наградил меня тяжелым взглядом. – Это была шутка. Он кивнул и этим положил конец любому диалогу. Первые двадцать минут в дороге было пусто и одиноко: какая-то трасса без опознавательных знаков, нет ни встречных автомобилей, ни фонарей, ни чего-то, что я могла бы запомнить. Пустота, разрезающий мрак свет фар, притихшая я и хмурый дикарь. Но затем мне открылся город, настоящий и нормальный Грейсон: спешащие куда-то Белые люди, огромные автобусы, образующие пробку на каждом повороте, невысокие жилые здания, где в окнах только зажигался свет. Я знала, что сейчас происходит: вернувшись с работы, люди «готовили» контейнеры, обсуждая навязанные им новости. Они не видели высоких сосен, не ждали, пока их верхушки украсит снег, не ели ярких, сочных яблок, не смотрели диких мультиков, где принцессы сражались со злом, даже выглядя как современные злодейки. Точно так же выглядел и Моретти – один из десятка других штатов, полных одинаковых улиц, строений и людей, которые одинаково мыслят, работают и живут. Слишком много света перед глазами и шума за окном стали непривычными. Кажется, я отвыкла от нормальной жизни. – Я там раньше не был, – неожиданно произнес дикарь, выглядя еще более подавленным. – Всегда ездил Финн. – Это как-то связано с разными Темными… – я замолкла, пытаясь подобрать слово, – движениями и восстаниями? – Нет. Там просто будет много разных людей. Я их знаю, и они знают меня. Я знаю, что говорить, что делать. Но это всё не то, понимаешь? Конечно. Есть вещи, места, время и истории, глубоко привязанные к тем, кого с нами уже нет. И когда наступает минута, вынуждающая столкнуться с этим, оставляющая перед фактом «надо» и без жалости бросающая в лицо отсутствие того самого человека, потеря напоминает о себе особенно сильно. Раны, которые, как думал, уже начали затягиваться, вновь кровоточат, пустота, что должна была начать заполняться, с новой силой оглушает, а тоска утягивает вниз, на дно. Как будто бы это не ты с титаническим трудом, собирая себя по рваным кусочкам, сумел оттуда выбраться. – Уедем как можно быстрее, – сказала я, понимая, что если бы существовала возможность не ехать, дикарь бы ей с удовольствием воспользовался. – Да. Сбежим. Как ты и сказала, сбежим. ***