Я медленно, стараясь держаться ближе к краю, устроилась под своим одеялом. Отвернулась от дикаря, выключившего ночник, закрыла глаза. Дыхание Кая не успокаивалось, я прислушивалась к нему и каждому шороху за своей спиной. Находиться так близко – странное ощущение. Я читала романы: помню, там всегда кто-то засыпает под равномерное дыхание другого. Кажется, мы с дикарем выжидали, кто сдастся первым и отключится, потянув за собой второго.
Но всё затягивалось. Я считала воображаемых овец, перепрыгивающих через разноцветные заборы где-то в чертогах моего разума, но сон не приходил ни на десятой, ни на сотой из них. Оголенные нервы, запутанные в паутине морали, воспитания, осуждения и тепла тела Кая, побеждали.
– Хватит ёрзать, – неожиданно прошептал дикарь. – Спи.
– Не могу, сам спи.
– Сколько тебе лет, пять? – тихий смешок дикаря немного успокоил меня.
– Почти двадцать, а тебе?
– Двадцать три, – неожиданно для меня ответил он.
Я перевернулась на спину, уставилась в темноту потолка. Кай Леманн: двадцать три года, чертовски много проблем, дикая внешность, преступная сущность, странные вечеринки и охрипший от простуды голос. Краткая биография дикаря могла заставлять любого Белого гражданина визжать, а я почувствовала радость. Дикарь доверил мне еще один факт о себе: возраст.
Немного посмаковав эту приятную мысль в голове, я столкнулась с тем, что всю теплоту вытеснила горечь: нет, он доверил это не мне. Он доверил своё имя, знание о семье и доме некоторой мисс Майер. Каковы были бы его действия, если бы он знал, кого впустил под собственное одеяло?
– О чем ты думаешь? – он задал вопрос, на который действительно никогда никто честно не отвечал.
– О том, почему ты не сделал операцию. Как все.
– Не захотел.
– Разве это вопрос выбора?
– В Моретти, наверное, нет. Тебе было плохо там, да?
Будь я простой Майер, было бы намного хуже. Хотя бы некоторый иммунитет благодаря своей фамилии юная Джуни получала: я почти не подвергалась физическому насилию.
– В теории, всем Темным всегда и везде плохо.
– Радуйся, что живешь на практике. Почему ты не спросишь, о чем думаю я?
Потому что не хочу слушать и твою ложь.
– О чем ты думаешь, Кай?
– О платьях, о пуговицах, – он сделал паузу. – О том, какая ты на самом деле спокойная. Хладнокровная. Думаешь головой, держишься. О том, что ты вписалась туда лучше, чем я.
Дикарю не шли дикие светские вечера. Он – воплощение дерзкой свободы. И пусть разноцветные девушки и сверкали там своими сумасшедшими волосами, это было обществом. Обществом с теми же важными персонами в костюмах, с теми же мужчинами, что ждали увидеть Финна, а не угрюмого «другого брата», с теми же женщинами, оценивавшими каждого по кошельку и каждую по совершенству макияжа. Даже подпольные, запрещенные, незаконные, они также диктовали условия и нормы: будь кем-то серьезнее и осторожнее, чем ты есть. Я этому училась. Безразличный взгляд, аккуратно приподнятые уголки губ, прямая осанка, поставленный голос, напряжение в пальцах, держащих ножку бокала с водой – всё было отрепетировано годами. Да, Каю шли белоснежные рубашки, но это явно не тот мир, где он привык их носить и чувствовать себя при этом комфортно.
– Не думай обо мне, – прошептала я. – Спи.
– Легко сказать.
И так, в тихой близости друг к другу, наши тела погрузились в сон.
Глава 27
Шесть утра.
Я не поклонник просыпаться слишком рано, но это утро отличалось от всех остальных ранних подъемов в жизни. Этим утром мою пятку, абсолютно голую и по-настоящему бледную на фоне кожи Кая, изредка щекотала стопа дикаря. Этим утром еще спящий, непривычно умиротворенный Кай неосознанно вторгался в моё личное пространство, а я, смущенная и дезориентированная, задавалась одним лишь вопросом. Почему я не вскакиваю и не выбегаю из комнаты? Поспала, и хватит. Что я тут делаю?
Хотя и ложись мы, обернувшись спинами друг к другу, Кай повернулся во сне и раскинул руки к середине кровати. Мне казалось, его длинные пальцы касались моих диких, раскинутых на подушке волос. Уставившись на безразличные к моему самоедству электронные часы, я уговаривала себя спать дальше. Ничего интереснее уже не произойдет.
Через некоторое время стопа Кая мирно и окончательно покоилась на моей. Не хотелось ни будить дикаря отстаиванием своего места, ни зацикливаться на происходящем. Хотелось закрыть глаза и ни о чем не думать – и этому великолепному желанию я с удовольствием уступила.
Да и о каком «своем месте» идет речь? Ни постель, ни комната, ни даже нижнее белье – ничего мне не принадлежало.