Меня начинал волновать новый вопрос: ставши идеальной Белой, буду ли я выглядеть хотя бы капельку столь же натурально?
– Я привезу тебе еще одно платье на следующий вечер, – уверенно заявила Белая, когда дикарь вышел к нам.
– Мы пойдем на последний прием, – сказал он, – так что не торопись. И мне нравится то платье.
Легко рассмеявшись, Ина перевела тему на школьные успехи дочери. Ева бы с такой же гордостью говорила бы о моих оценках, если бы ей было с кем это обсудить. Диана Моретти не волновалась о статистике школьного табеля. Она знала, что всё или замечательно, или юной Джуни не понравятся последствия.
– Интересно, в кого Иви такая умненькая, – качая головой, приговаривала Ина. – Я почти не училась в школе, а Финн… Учителя просили его не приходить.
– А ты, Кай? – спросила я, останавливаясь взглядом на его лице.
– Меня не нужно было просить, птичка, – он улыбнулся, демонстрируя ямочки.
Я улыбнулась, демонстрируя капитуляцию этим ямочкам. Единственная правильная среди всех в этой комнате Белая переводила заинтересованный взгляд между дикарями, чувствуя себя до неправильности лишней.
***
Любой художественный роман строится примерно по одному сценарию: герой, выпадая из привычной зоны комфорта, проходит через череду испытаний, паникует, злится, расстраивается, собирается с силами, чтобы, в конце концов, начать строить новую зону комфорта. Герой развивается – зона расширяется, знания накапливаются, ресурсов, помогающих изменить мир персонажа в лучшую сторону, становится больше. Или, наоборот, писатель учит читателя, как делать «не надо»: герой деградирует – зона сужается, жизненные дороги путаются, всё, что могло испортиться, рушится с такой отдачей, что персонаж не выдерживает – персонажа больше нет.
Эту тенденцию я проследила, начав читать очередной роман в дикой библиотеке. Кто-то попадал в неприятности, кто-то возлагал на себя нереальную миссию, кто-то осмеливался идти за мечтой до последнего – где-то ближе к середине книги с героем случалось нечто, подвергающее сомнению всё, что составляло его жизнь. Он мог потерять ориентиры, мог лишиться принципов, мог предать собственные желания из прошлого и планы на будущее – он менялся. И именно после этих переломных на бумаге моментов я бросала читать книгу, бралась за следующую, где иными декорациями автор разыгрывал ту же пьесу.
Мне нравилась эта дореспубликанская литература, но не нравились собственные мысли. А думать приходилось много: в основном о том, в каких чертях сейчас моя зона комфорта.
После спокойного разговора в гостиной Кай и Ина уехали – одна за Чудом, другой комментариев не оставлял. Она пообещала вернуться к вечеру, а он взял с меня обещания не натворить глупостей. И я даже не чувствовала желания их делать: все глупости, на которые я была способна, сосредоточились на мыслительной активности.
Читая, я старалась перевести внимание на книжных персонажей и их проблемы, но каким-то несуразным образом умудрялась примерять их на себя. Проходили часы, которые дома, в Моретти, я только и тратила на университет и образование, уверенная, что весь этот бесконечный пласт теоретических знаний обязательно сделает из меня супергероя.
Но стоило мне упасть со своей безопасной башни в бешеный внешний мир, как практическое, живое, опасное наблюдение вытеснило все мои представления об обществе.
Кай тихо вошел в комнату.
– Что из этого ты читаешь? – спросил он, усаживаясь в кресло напротив и указывая на несколько книг, лежащих рядом со мной. Я устроилась на диване, в метре от него.
– Всё. Я помню, о чем они, но не помню названий, – я пожала плечами. – Ты знаешь европейские языки?
– Некоторые.
– И писать, и читать?
Кивнув, дикарь с улыбкой наблюдал за тем, как я пыталась собрать свои в адекватную, но наглую просьбу.
– Научишь меня? Пока я здесь.
В моем арсенале были только те немногие выражения, встреченные когда-то в книгах отца. Пусть я и паршивая ученица школы жизни, но упускать такой шанс обогатиться уникальными знаниями – никогда. Это не купить.
– Зачем?
– Расширение кругозора.
– Ты вернешься домой, – сказал он, внезапно став серьезным, – и будешь прикидываться Белой. И никакой язык, птичка, – он наклонился ближе ко мне, говоря вкрадчиво, почти шепотом, – тебе не поможет.
– Мне не нужна будет помощь, – я тоже перешла на шепот, наклоняясь к нему. – Всё будет хорошо.