– Маскарад не решит проблемы.
– Решит, – кивнула я в подтверждение своих же слов. – Моя проблема в этом и заключается.
– И в чем же?
Когда человека, привыкшего к депрессивному, подавленному состоянию вечного отчаяния, просят конкретизировать проблему, он замирает. За две – три секунды он решает, что же выдать собеседнику из всего бесконечного списка причин и отвечать ли вообще. Человека и злит этакое поверхностное отношение: «Ты что, сам не видишь? Сам не знаешь?», и раздражает смятение собственных мыслей. Но если правильно и быстро собрать все взрослые обиды и детские травмы в четкий рисунок паззла, можно прийти к открытию первопричины, первоисточника проблем.
Я человек, который сам себе проблема.
– В этом, – сжала губы, указала на свое дикое лицо и ждала комментариев. Видимо, в лесу Кай не понимал, каково тем, кто отличается от стандартов в городе.
– В чем, Джун? – он протянул руку к моему лицу, заправляя прядь выбившихся из низкого хвоста волос за ухо. – Выжгут тебе коричневый пигмент, и что? Ты забудешь о том, что тебе было плохо?
Его загорелая ладонь так и касалась моего бледного лица, большим пальцем он быстро вытер скатившуюся из дикого глаза слезу. Кай смотрел с сочувствием, медленно, будто боясь спугнуть меня, поглаживая тонкую кожу на скуле. Может, это должно было успокоить, но с каждым мгновением я переполнялась желанием податься вперед и разреветься.
– Ты забудешь о том, что тебя обижало? Они могут стереть из твоих радужек цвет, но не воспоминания, птичка.
– Я стану как все, – сглотнув огромный ком в горле, прошептала я, давая волю еще нескольким слезинкам.
Теперь обе ладони Кая будто обнимали моё лицо, вытирая слезы.
– «Все» не переживали то, что пережила ты. Джун, посмотри на меня, – его пальцы мягко обхватили мой подбородок, приподнимая лицо так, что наши взгляды встретились. – Ты никогда не будешь как все.
Если можно почувствовать, как сердце, готовясь разбиться, сжимается, то я чувствовала именно это.
– Ты всегда будешь сильнее и лучше, птичка, – прошептал он, а я всё плакала и качала головой, не желая соглашаться с дикарем.
И с моим очередным тяжелым, рваным вздохом, какие случаются, когда пытаешься сдержать рыдания, мы подались вперед: он, чтобы заключить меня в объятия, я, чтобы прислониться к его груди.
Глава 28
Меня захлестнуло разочарование сразу во всем: в будущих планах, в прошлых стараниях, в настоящих трудах, в людях, которые пытались сделать из меня кого-то другого, в наивной себе и больше всего в человеке, которым я хотела стать.
Я плакала от обиды за то, какой была моя никчемная жизнь и от страха за то, что лучше она никогда не станет. Каждый день одиночества, унижений, отчаяния и беспомощности воспринимался, как необходимая плата за светлое «потом», как болезненный и депрессивный вклад за непременно обязательное когда-нибудь счастье. Но слова Кая будто вырвали меня из этой цепочки жертв во имя ничего.
Так ли обязательно всё будет хорошо?
Разве кто-то гарантирует, что моё терпение и смирение вознаградят?
Нет, но я была преисполнена уверенностью в обратном, ведь заключила односторонний договор с жизнью. Потерплю, помолчу сейчас – сделаешь меня счастливой потом, Жизнь. И я терпела, я молчала, но кто со стороны судьбы заверил эту сделку?
– Всё будет хорошо, да? – прошептала я, не поднимая головы с груди Кая.
Его теплые ладони все так и поглаживали меня по спине, по волосам, по предплечьям, руки нежно, словно я могу рассыпаться на части, обнимали. Он не пытался одернуть или остановить истерику, не пытался заговорить со мной, будто давая мне выплеснуть всё скопившееся безобразие и оставить его здесь, на полу, среди молчаливых книг. Избавиться и больше никогда к нему не возвращаться.
– Обязательно, – прошептал он. – Я тоже жду своё «хорошо».
Кай опустил подбородок на мою макушку. Сидя где-то на его коленях, я чувствовала себя в тепле и в безопасности, даже несмотря на то, что никогда не была ни с кем столь близка, как в этот момент с ним, с некогда таким страшным и ужасным дикарем. Я дышала в его мягкий пуловер, положив руки ему на широкие плечи, не зная, сколько времени уже прошло и сколько должно пройти, чтобы слезы закончились. Тишина была нашим другом и единственным свидетелем этих осторожных объятий.
– Кому-то всегда легче, птичка, – он шептал в мои волосы, прикасаясь к ним своими губами.
– Завидую.
Мне всегда было стыдно за то, что я завидовала другим: тем, у кого есть друзья, тем, кого не боятся брать в напарники по проектам, тем, кого зовут на ночевки. Ева старалась отучить глупенькую школьницу Джуни от зависти, обратить внимание на то, что у нее получалось лучше, чем у других. Но ни один совместный вечер в семье Моретти не обходился без едких «У Кларенсов нормальная дочь, конечно, ее пригласят на курсы, а не тебя, Джун», «Нет, ты не поедешь на прием, Джун, о чем ты вообще думала, когда собиралась?», «Поговорим об этом, когда ты станешь нормальной, без этого всего…», и если каждый комментарий по отдельности, это еще терпимо, то всё в совокупности на ежедневной основе ломало уверенность в себе.