Задержала на секунду дыхание, а после кивка Кая вновь попробовала вино, на этот раз остановившись и попытавшись угадать ощущения на языке. Сладко, фруктово, бодряще. Медово? Ароматно, лучше, намного лучше. Дикарь сглотнул, я, повторяя за ним, внутренне приготовилась вновь съёживаться, но медленные вдох и выдох ослабили резкость алкоголя.
Я поняла, что такое «послевкусие» – мягкие фруктовые ноты продолжали раскрываться даже после сделанного глотка. И что еще важнее я познакомилась с одним из вкусов старого мира, старой Европы, со вкусом элегантной роскоши.
Бокал дикаря со звонким звуком прикоснулся к моему.
– Это было… хорошо, – ответила я на вопросительный взгляд его карих глаз.
– Тогда допивай. Но не спеши.
Содержимого бокала хватило еще на три больших глотка. Мы не говорили, каждый слушал собственные мысли. Чередование фруктовых нот янтарного напитка с горечью, коей наполнился мой внутренний мир, ощущалось чрезвычайно неправильным. Страшно представить, сколько лет эта бутылка вина ждала, чтобы ее всего лишь депрессивно распивали на другом конце света два уставших от жизни дикаря.
Наверняка у древних европейцев не было принято пить вино грустным. Что-то вроде зря переведенного продукта.
Когда бокалы опустели, Кай открыл вторую бутылку. Жидкость насыщенного цвета темных рубинов напомнила мне кровь. Всё это было настоящим: реальные фрукты и ягоды, выращенные на реальных деревьях и кустах на реальных плантациях реальными людьми. Настоящие вкусы и запахи никогда бы не сравнились с искусственным республиканским заменителем, в котором не было ни одной похожей ноты.
– А что это за язык? – мой взгляд вернулся к непонятной этикетке, где над рисунками виноградной лозы и гранатов собирались в слова неизвестные буквы.
– Что-то из восточной части Европы, – дикарь пожал плечами и жестом пригласил меня попробовать.
Вино раскрывалось по-другому: меньше сладости, больше вязкости. Я даже не осознавала до этого момента, как фруктовые и ягодные ингредиенты могут сливаться в такие ароматы и вкусы, щекотливо окутывающие горло при глотке. Если белое вино можно описать как что-то молодое, легкое и непринужденное, то кроваво-красный напиток гранатового вкуса ассоциировался с серьезными богачами, вечно недовольными глупостями молодежи.
– Это привезли твои родители?
Наверное, ответил бы он положительно, я бы и не удивилась. После элинера, живой Ины, смешанной школы Иви, недавней вечеринки, где были даже представители другой расы, почему бы не предположить, что отец с матерью дикаря имели подпольный доступ к пересечению границ Республики? Почему бы им не быть какими-нибудь контрабандистами, перевозящими вина, иностранные разговорники или, например, людей?
Неожиданно кольнула мысль, что, если бы Кай узнал, кто мои родители, точно бы удивился. Неприятно удивился, отстранился и не пытался научить правильно, со вкусом пить.
Ответом стал молчаливый кивок Кая. Столько загадок, столько несостыковок с реальным миром правил и законов, столько вопросов, а он просто кивает, застегивает пуговицы, водит на помпезные приемы и достает из подвалов запрещенные бутылки.
– Почему ты мне доверяешь?
Может перед тем, как оставить меня дома, в Моретти, он достанет какой-нибудь препарат, стирающий память. Может он соврал, что вообще планирует меня возвращать, закроет в библиотеке, и я покроюсь слоем пыли, пока попытаюсь перечитать все книги, выучить языки и хотя бы немного разобраться в этом чертовом мире. Не такая уж плохая перспектива, если честно.
– Я не думаю, что ты захочешь навредить, Джун. Сначала я удостоверился, что и не сможешь, – наверное, он мягко намекал на то, что мой социальный статус слишком невзрачен для такого рода заявлений. – Потом ты успокоилась и вот, – Кай фыркнул, указывая на полупустой бокал в моей руке, – всё хорошо.
Да, дочь безликих преподавателя и доктора действительно была мало на что способна: не было места никаким сторонним мотивам и инструментам влияния. Кай был прав и неправ одновременно: Майер не могла навредить, но Майер и не существовало. Был бы счастлив Николас Моретти услышать обо всем, что видела и слышала его лживая дочь, я не была уверена, но его реакция – это точно что-то, что однозначно могло угрожать безопасности неправильной семьи Кая.
Стало стыдно за себя.
– Не наврежу, – сказала я, уставившись в остатки плескавшегося в бокале вина.
Мерзко. Кай доверял на самом деле не мне, но его доверие не предам я.
За окном темнело. Каждый день здесь был таким насыщенным, столько всего происходило, сколько не случалось со мной за месяцы добровольного заточения в комнате. Закат медленно подбирался к небу, угрожая утопить его в розовых красках. Там, за теплыми стенами коттеджа, наверное, очень свежо и прохладно, а воздух, ничем не подогреваемый и не загрязняемый, позволял заплесневевшим мыслям быстро проветриться.