– Иви снова практикует удары на ком-то? – я пыталась пошутить, вспоминая недавний инцидент с участием Чуда. Нос мальчика, по которому она хорошенько проехалась, всё еще заживал.
В последний раз улыбнувшись, дикарь ответил на звонок, на долгое время стерший любой призрак улыбки с его лица.
– Что-то с Иной, нужно отвезти ее в больницу, – сбивчиво рассказывал Кай. – Она приехала за Иви в школу, и не знаю, – он взял меня за руку, ведя к припаркованному на территории автомобилю, – приступ или что. Нэтью сказала срочно.
В панике я на автомате следовала за дикарем. Села в машину, пыталась пристегнуться, подмечая, что руки трясутся. Нелепый вид с мужской курткой поверх домашней футболки и опухшее после рыданий лицо вообще не интересовали.
Нэтью – директор школы Иви. А Иви сейчас была, скорее всего, напуганным до смерти комочком страха за маму. Вся легкость после выпитого вина вмиг испарилась, оставляя вместо послевкусия фруктового шлейфа жалость, беспокойство и тонну неопределенностей.
– Кай, – я нерешительно обернулась к нему как раз в тот момент, когда он заводил автомобиль. – Ты же выпил…
День стремительно становился хуже. Плотно сжатые губы дикаря выдавали нервное напряжение, во время которого оставаться сконцентрированным и способным решать задачи – титанический труд.
– Это наименьшая из наших проблем, – он смотрел только перед собой, выезжая к дороге на повышенной скорости. – Ты поможешь с Иви, хорошо?
– Да.
– А я разберусь с Иной, – продолжил он, сжимая руль сильнее, чем требуется, – и всё будет хорошо.
– Да.
Всё обязательно будет хорошо. И, наверняка, Кай знает, где и как врачи могут помочь Инессе Эйрменд, ныне считающейся уже как шесть лет мертвой.
Иначе же и быть не может.
***
Вождение после пары бокалов вина по сравнению с состоянием Ины вообще не было проблемой. В целом, слово «проблема» обрело для меня значение более болезненное, кровавое и опасное для жизни, когда я увидела Белую, в позе эмбриона скрутившуюся на кушетке в кабинете школьной медсестры.
Она лежала на боку, прижимая к низу живота голубую больничную салфетку. Размазанная тушь отпечаталась под ее голубыми глазами, выбившиеся из высокого хвоста белокурые пряди прилипли к покрытому испариной лбу. Губы казались полностью обескровленным, серыми, такими обнаженными без излюбленного Иной слоя помады. Привычный, идеальный до строчек на брюках и стрелок в кончиках глаз вид не имел ничего общего с этой поломанной куклой, пытающейся не показать, как болевые спазмы выворачивают её изнутри.
Встретившая меня с Каем в фойе директриса объяснила, что отправила Иви на дополнительные занятия, чтобы не пугать состоянием матери. До того, как увидеться с дочерью, Ина разговаривала с Нэтью, но внезапно вскрикнула, резко схватилась за живот, а её голубые брюки окрасили темно-коричневые разводы крови.
Вечно слишком собранная директор спотыкалась на своих низких каблуках, провожая нас к Белой. В глазах мисс Нэтью я видела отражение собственного страха: чисто женского, смешанного с тонной сочувствия к другой женщине. От дикаря я не слышала ни слова с тех пор, как мы выбрались из машины. Он закрылся, замкнулся, словно мысленно готовясь к сражению.
Если бы напряжение могло принять осязаемую форму, оно оказалось бы ножом прямо у сердца Кая.
– Она ведь не была беременна, да? – осторожно спросила у меня мисс Нэтью.
Нет.
Наверное, нет.
Будто я могла об этом знать, понятия не имея, когда вообще Ина потеряла мужа.
Стало еще страшнее.
Неопределенно пожав плечами, я замерла в дверях кабинета, не решаясь войти внутрь. Незнакомая женщина средних лет, видимо, местная медсестра, качая головой, подала Ине новую салфетку, всем своим видом выдавая, что всё очень плохо. Абсолютно чужие люди, которые и не должны были встретиться на моем пути, неожиданно вызывали столько страха за собственное здоровье, что сердце всё больше сжималось в тисках.
Притихший Кай медленно подошел к кушетке и свернувшейся на ней Белой, выглядя таким неподходящим к этой картине – высокий, в черном пальто, с растрепанными волосами посреди небольшого серо-голубого помещения. Он ступал осторожно, будто мог чем-то спугнуть Ину. Или, может быть, боялся приближаться к разыгрывающемуся в реальности кошмару.
Ина попыталась улыбнуться ему, её посеревшие губы дрожали. Я попыталась не зарыдать.
– Ин, – дикарь нежно взял ее за руку, становясь перед кушеткой на колени. – Мы сейчас поедем в больницу, хорошо?
Кай говорил тихо, спокойно и до такой степени мягко, словно перед ним была маленькая Иви, расстроенная потерянной игрушкой.