— Может, и откажет, — Джеррайя встал на четвереньки. — Маг ведь еще когда про обряд сказал. Год тому или больше даже. Не помню. Но сказал, что нужен кто-то из мешеков, чтобы кровь чистая, насколько можно. И отец давно искал, кого бы купить. Но они своих не продают, даже полукровок.
Миха преисполнился к мешекам уважения.
— Вот… а потом знакомый отца, который караваны водит, и предложил. Ему в городе магов продать поручили, а он отцу письмо прислал. Тот меня и отправил. Вот.
И стало быть, мальчишка барону нужен.
Зачем?
Думать не хотелось. В нынешнем мире открывалось немало вариантов использования одного упрямого пацаненка, который определенно не желал признавать себя рабом.
— В любом случае, — Такхвар поморщился. — Говорить о чем-то имеет смысл лишь с бароном.
— Или с тем, кто займет его место, — очень-очень тихо добавил Джеррайя. И моргнул. Глаза его подозрительно заблестели, и он поспешил отвернуться.
Миха тоже отвернулся.
Встал.
И сказал:
— Пойду, поищу еды.
На душе отчего-то было погано. Видать, погода менялась.
Погребальный костер разложили прямо во дворе замка. Разгорался он долго, словно нехотя. И Винченцо не выдержал, плеснул силой, подгоняя неторопливое рыжее пламя, которое то забиралось на дрова, то скатывалось с них. Пламя отозвалось, взлетело вихрем, подняв в воздухе сноп искр. Сырые дрова затрещали, потянуло черным дымом и запахом горелого, который застрял в горле.
— Интересные у них обычаи, — заметила Миара, разглядывая костер с немалым интересом. — Но красиво. И горячо.
Небо затянули тучи. Где-то там, в вышине, громыхнул гром. Резкий порыв ветра почти слизал пламя, но то, присевшее было, вновь взметнулось к темным небесам. Первые капли зашипели и испарились.
Запах гари сделался ярче, тошнотворней. А в голове вновь загремели барабаны.
— Нам обязательно стоять здесь? — поинтересовалась Миара, кутаясь в меховой палантин.
Подарок жениха.
И хмурый взгляд барона, который, кажется, уже вовсе не горел устраивать свадьбу, был ответом.
— У сестры слабое здоровье, — Винченцо выдержал этот взгляд. — И события минулой ночи весьма её напугали.
Напуганной Миара не выглядела. Скорее уж мечтательной. Но она кивнула.
— Все было так… так волнительно! Мне бесконечно жаль, что я не смогла помочь вашей жене.
Она даже слезу смахнула.
— Но у вас еще одна осталась! — сказала она прежде, чем барон нашелся с ответом. — И вы теперь можете взять новую? Или нет?
Барон покраснел.
Этак его удар хватит раньше времени. Правда, Винченцо не понимал, зачем вообще оставлять этого человека в живых, но пускай себе.
— Простите, — Миара состроила прескорбное выражение лица. — Я просто совершенно ничего не понимаю в ваших законах! А мне ведь предстоит здесь жить.
— Помнится, маги тоже не ограничивают себя одной женщиной, — отозвался барон.
По лицу его было сложно понять, что он думает. А вот раздражение Винченцо чувствовал. И почти ненависть, причем направленную отчего-то на него.
И беспомощность.
— О да, у отца много жен, — согласилась Миара, поплотнее закутавшись в меха.
Тучи разродились-таки дождем, мелким и нудным. Он моросил, не пытаясь унять огонь, но лишь спеша подернуть камни темною пленкой воды. От этого дождя сразу стало сыро и неуютно. Одежда мигом пропиталась влагой, будто только и ждала этого случая.
— Род Ульграх бережет свою кровь, — она коснулась пальцами виска. — Мне все-таки еще дурно.
Смахнув с меха едва заметные капли воды, Миара развернулась.
За нею тотчас устремились служанки, а вот старшая жена барона только и посмела, что проводить гостью взглядом. Дернулся было сын, на лице его появилось до крайности несчастное выражение.
— Держи себя в руках, — процедил барон.
И взгляд его полыхнул ненавистью.
А ведь он не простит этой смерти. И вправду любил свою Эльсу? И потому закрывал глаза на все, что она делала? Позволял ей травить старшую жену? Изводить детей, пусть и нерожденных? И теперь отомстит?
Винченцо пошевелил пальцами.
И остался.
Надолго.
Пока догорал костер, в который слуги и рабы плеснули темного древесного масла, когда тот почти погас. И вынудили пламя вновь очнуться. Масло давало дым. Дым мешался с водяной взвесью дождя, наполняя двор. И Винченцо чувствовал его горечь на губах.
Потом был зал.
И поминальная трапеза. Тихая. Какая-то натужная. Миара к ней не вышла, что не осталось незамеченным.