— Его не травили, — тихо произнесла Миара.
— Я ваш господин! И я приказываю… приказываю…
— Это легко проверить, — госпожа Бригитта произнесла слова мягко. — Арвис, вы не откажетесь быть свидетелем?
— Буду счастлив.
— Господа…
— У него и вправду сердце не выдержало, — Миара отпустила руку, которая упала бессильно. — Странно. Хотя порой случается. Люди такие хрупкие.
В зале развернули траурные полотна. И белизна их резала глаз, заставляя морщиться. На фоне её особенно яркими казались гербы. Со щитов скалились крылатые львы, красные и зеленые гепарды, да змеи.
Неуютно.
Давит на уши тишина. Собаки и те притихли, словно и они чуяли грядущие перемены.
Госпожа Бригитта облачилась в траурное платье из белого атласа. И цвет ткани подчеркивал болезненную желтизну кожи. Алыми каплями крови горели бусины четок, которые баронесса держала в руках. Она перебирала эти бусины и смотрела исключительно перед собой.
Сюда, в зал, вынесли и тело.
Омытое.
Облаченное в доспех. Зерцало закрывало лицо барона, и сам он казался неожиданно грозным. Руки, перехваченные тонкими кожаными шнурами сжимали меч, причем явно боевой.
Старый.
— С ним мой муж сражался, — тихо произнесла баронесса.
В зале нашлось место и иным людям.
Стража.
И замковые слуги из чистых. Даже смерды, которые служили здесь, и те пришли и ныне жались к стенам. Они тряслись от страха и в то же время их снедало любопытство.
Дагу тоже дозволили переодеться.
Узкие кожаные штаны. Камиза с пышными рукавами, отделанными кружевом. И длинная котта, расшитая жемчугом. И ткань белая, яркая.
— Знаешь, — задумчиво произнесла Миара, которая не пожелала переоблачаться и теперь, в платье нежно-лазоревого цвета, выделялась средь прочих. — Он ведь готовился.
— Кто?
— Или его мать? Смотри, котта сшита не так давно. Он ведь растет и, как мне сказали, довольно быстро. А она впору. Даже чуть великовата, будто навырост делали. Ткань дорогая. Шитье.
— Что не так с шитьем?
— Присмотрись. На ткани герб де Варренов. Их цвета. Но в белом исполнении. Белый — цвет траура.
Это Миара произнесла довольно громко.
И Даг взрогнул, обернулся, одарив Миару жарким взглядом.
— Если ткань и можно было купить загодя, то вряд ли с таким узором. Стало быть, расшивали здесь. Времени это занимает немало. Она знала, что муж умрет. Вот и подготовилась.
Миара ответила жениху ободряющей улыбкой. И тот выпятил грудь.
— Давай уже! — сказал он, не скрывая раздражение. — Неси. Пусть все убедятся!
— Думаю, та женщина или говорила правду про болезнь, хотя особо больным он не выглядел, или собиралась её устроить.
— Похоже на то.
— И с магом она договорилась. Хотя… тут сложно. Мы не знаем, какую он клятву приносил. А совсем без клятвы его никто бы не нанял.
Баронесса двигалась неспешно и гордо, всем видом показывая, кто отныне главный в доме. И Арвис следовал за госпожой.
В зале стало тихо.
Еще тише, чем было, хотя еще недавно подобное казалось невозможным. Слуги и дышать-то старались через раз.
— Мы поженимся! — тишина, кажется, нервировала не только Винченцо. — Слышишь? Сегодня же! Я объявлю тебя моей женой! Перед богами и людьми! Вы все! Я приказываю радоваться.
Никто даже не улыбнулся.
А кто-то и вздохнул, судорожно, тяжко. Похоже, барона если и не любили, то всяко уважали. А на Дага смотрели с неодобрением.
Младшие братья его держались в стороне. Особенно один, которого Винченцо прежде не видел. Тот самый, ущербный.
Он и вправду был нехорош.
Выгнутая спина, перекошенная фигура. Рука на перевязи и вместе с тем удивительно красивое лицо. Черты тонкие полупрозрачные. Кожа белая. Волосы светлые, золотистые, перехвачены простою лентой. И одет паренек пусть и не в лохмотья, но всяко без излишней роскоши. Он стоял, опираясь на плечо младшего брата, и было видно, что даже это ему мучительно.
— Радуйтесь! — взвизгнул Даг.
— Они, несомненно, возрадуются, — сухо ответила госпожа Бригитта, возвращаясь в залу. В руках она несла весьма массивную шкатулку, украшенную резьбой. Серебряные накладки потемнели от времени, а красное дерево приобрело тот характерный выдержанный оттенок меди, который появляется после второй сотни лет использования. — Когда отдадут дань памяти моему дорогому мужу и вашему многоуважаемому отцу.
Голос не дрогнул.
А взгляд остановился на кривобоком мальчишке.
— Присядь, — неожиданно мягко произнесла баронесса.
— Уродам здесь не место! — рявкнул Даг. — Давай уже. Нынче же… и ты, и он, уберетесь отсюда! Ясно?