— Мало, — сказал Ица, приоткрывая глаза. — Мало-мало.
И пальцами показал.
— Он мог бы жить!
— Тебе же сказали, недолго, — примиряюще произнес Миха и мясо поднял. Не та у них ситуация, чтобы разбрасываться. И кусок отправился в рот под возмущенным взглядом барончика.
То есть барона.
— Прожил бы он недолго.
— Но…
— А мы и того меньше, подозреваю.
— Он ушел. И я должен был следом. Я видел его. Душу. Дух, — щека Такхвара дернулась, явно увиденное не слишком порадовало. — Путь. К… в… в Бездну! Проклятье!
Он посмотрел на Ицу.
— Ты… ты…
— Благодаря ему, ты жив, — заметил Миха, слегка напрягшись. Не хватало еще мальчишку обвинять. Вот и делай, называется, добро людям. — Правда, как надолго — не знаю.
— Долго, — пояснил Ица и зевнул широко-широко, явно не впечатленный этаким эмоциональным выплеском. — Потом. Еще. Совсем долго. Много и много.
Он растопырил пальцы на обеих руках и помахал.
— Видишь, как все хорошо сложилось.
Старик упал на колено и склонил голову перед Джером:
— Прими мою клятву, господин.
Господин растерянно поглядел на Миху. А он что? Он в местных реалиях не разбирается.
— Сам решай.
— Я… Джеррайя де Варрен, волей богов барон де Варрен, хранитель земель, принимаю твою клятву. Встань и служи мне верой.
Вот так-то лучше.
— Если все, — Миха тоже зевнул. А что, ночка предыдущая нервною выдалась, день и того не лучше. Так что самое время вздремнуть пару-тройку часов. — Тогда завтра пойдем.
— К-куда?
— Баронство твое искать. А то что это за барон и без баронства?
Глава 40
И вновь двор замка.
Погребальный костер, который разложили на месте старого. Даже подумалось, что есть в этом нечто до боли символическое. И даже романтическое. В духе тех историй, которые чернь любит, когда все умирают, но красиво. В нынешней смерти особо красоты не было.
И в костре.
Но хоть дождь не шел, а то этак, с похоронами, и простудиться недолго.
Миара стояла, задумчиво глядя, как суетятся слуги, таская кувшины с черным земляным маслом. То лилось на дрова щедро — так, словно баронесса опасалась, что костер не займется или сам барон, которого возложили на помост, как был, в доспехе, восстанет.
Но вот слуги унялись.
И жрец в простом сером облачении завел тоскливую песнь. Голос у него был высоким и несказанно раздражающим. В Городе богов вспоминали редко, да и ни к чему оно.
Баронесса вот слушала.
Стояла, сцепив руки, глядя на гору дров и помост, и улыбалась. Едва заметно, так, что и увидеть-то эту улыбку можно было, лишь приглядевшись.
— Что думаешь дальше? — поинтересовался Винченцо.
Миара тоже глядела на дрова, правда, сосредоточенно так. И отвечать не стала.
— Надо уходить.
— Зачем? — она соизволила повернуться.
— Затем, что изначально мы собирались уйти к мешекам.
— Изначально мы собирались уйти от отца. И мы ушли.
— Не так и далеко.
— Хватит. Ему точно осталось недолго.
— А Теон?
— Поверь, найдет, чем заняться, — она прижала палец к губам, когда пение жреца оборвалось. И все-таки до чего мерзкий у него голос. Просто нервы дерет. — А здесь, если подумать, даже лучше. Мешеки чересчур ненадежны. Да, может, есть у них источник, но может, что и нет. Может, захотят они договориться с нами, а может, отправят на алтари. Или еще что похуже. Там мы все одно будем зависеть от милости императора.
— А здесь?
— Её сыну скоро исполнится пятнадцать.
— Тебе двадцать пять!
— И что?
— Ничего, наверное, — Винченцо заговорил тише. — Баронесса не обрадуется.
— Возможно. Но она так слаба… её ведь долго травили. И теперь это все знают. Никто не удивится, если сердце не выдержит.
— Пожалуй, — вынужден был согласиться Винченцо.
— На самом деле, думаю, мы вполне можем с ней договориться, — Миара запахнула полы подбитого мехом плаща. — Мне она показалась разумной женщиной. И сама намекала, что будет не против обрести достойных союзников.
Молитва оборвалась.
Взмах руки.
И человек с факелом подходит к костру. Но тот вновь упрямится, пламя дрожит, касается дров и отступает, в чем видится дурная примета. Оборачивается баронесса.
— Помоги, — шепчет Миара. И Винченцо сдается.
Не так много и надо этому огню. Мгновенье, и вспыхивает, поднимается белой стеной, заставляя человека отшатнуться. И снова шепчутся, опасливо так.
Смотрят.
Пускай.
— Потом поговорим, — обещает Миара. И взгляд её вперивается в это пламя. Дым тянется к небу и запаха почти нет. Это хорошо. Запах сожженного трупа всегда мерзостен.